я насмерть.
Поговаривали об этом всякое, а Жорик – сосед погибшего по площадке, немолодой мужчина со скандальным характером, особенно, когда выпивший, выразился о покойнике без сожаления, но с намёком:
– Такое дерьмо само не прыгает – может, кто помог?
Жорик недолюбливал его и как-то раз, повздорив с ним во дворе, умудрился к тому же ещё подраться, поэтому участковый со следователем посетили квартиру Жорика чуть ли не первой, но у него было железное алиби: он в те дни находился в деревне, у родителей.
Да, многим такая смерть показалась странной, а кому-то даже загадочной. Конечно, вывалиться по неосторожности из распахнутого окна в подъезде или в квартире изрядно пьяному человеку довольно просто, но погибший, как установила экспертиза, находился, выражаясь протокольным языком, в лёгкой степени опьянения.
Ежели таким способом сводить счеты с жизнью, то, наверное, было бы удобней это делать с собственного балкона, где под ним ещё зеленел газончик и благоухала клумба с цветочками. Однако молодой человек, прощаясь с жизнью, летел с матерным воплем навстречу подъездному козырьку из железобетона, от соударения с которым лицо несчастного очень сильно повредилось, что доставило его близким, кроме страданий, ещё и лишние хлопоты.
О смерти молодого человека жильцы дома забыли быстро, но ещё быстрее они позабыли про слёгшую Кузьминичну – старуху помнили и заботились о ней близкие родственники, да изредка вспоминали в разговорах немногочисленные пожилые тётки и бабушки, выходящие во двор и больше не замечающие её на скамеечке возле своего подъезда.
Кузьминична, как и многие горожанки её возраста, происходила из сельских. Их родную деревеньку незадолго до войны начал поглощать растущий поблизости город. Хотя большинство обитателей деревушки являлись членами колхоза, но молодёжь уже тянулась в город. Потянулась туда и юная Кузьминична, в ту пору девушка Люба.
После восьмилетки она поступила в медтехникум. В тот год, когда началась война, окончила его, а в ноябре Любу призвали по мобилизации в ряды защитников отечества. И служить бы ей в медсанбате на передовой или в прифронтовом лазарете, но судьба распорядилась так, что девушка попала в эвакогоспиталь, который развернулся в их городке той слякотной осенью.
Оказалась там Люба ни за взятку и ни по блату, который в ту пору был выше наркома. Просто в военкомате представитель от эвакогоспиталя обратил внимание на низкорослую, худощавую, больше похожую на девочку-подростка, выпускницу медтехникума и, видимо, пожалел её, представив на миг, как эта девчушка будет справляться с ранеными бойцами в самом пекле сражений. А таких, вроде Кузьминичны, счастливиц, как затем выяснилось, в медтехникуме оказалось меньшинство.
Уже потом, много лет спустя, Кузьминична, тяжело вздыхая, вспоминала те времена и часто приговаривала:
– Если не тот добрый человек, наверняка бы погибла. И лежали бы мои бедные косточки неведомо где…
Врачи и медсестры эвакогоспиталей считались тогда вольнонаёмными, но призванными по мобилизации. Только начальник эвакогоспиталя, тот самый добрый дядька да комиссар медчасти считались военнослужащими.
Из эвакогоспиталя молоденькая Люба, которую раненные ласково называли Любаней, на фронт не рвалась и ни писала никаких заявлений с просьбой отправить её туда, как делали некоторые военнообязанные медработники, и добросовестно проработала там до конца войны.
Так случилось, что страшная война, а ещё тот душевный человек, который пожалел Любу в военкомате, взяв на службу в тыловой эвакогоспиталь, и определили её судьбу. Здесь, ближе к концу войны, она встретилась с тяжелораненым, молодым бойцом и влюбилась в него.
Парень был родом из западных краев необъятной нашей державы, и жестокая война уничтожила у него всех его родных и близких.
Когда комиссованного солдата выписали, то они поженились. Мыкаться по чужим углам не стали и начали семейную жизнь в родительском доме Кузьминичны, в деревеньки, которая срослась с городом.
После войны жили тяжело, но не тужили, надеясь на будущее, и нажили с мужем сначала одну, а затем и вторую дочь. Всё бы ничего, но муженёк Кузьминичны, со временем, пристрастился к водочке. Запойным пьяницей не стал, но выпивал, как говорят сами любители зелёного змия, плотно.
Натерпелась от него Кузьминична за эти годы всякого, боролась, как могла, и даже родила ему сына – думала, что рождение наследника исправит супруга. Однако утихомирился он лишь на время, а затем опять вернулся к выпивкам.
Кузьминична пыталась понять причину его пьянства, но муж стал замкнутым, молчаливым и в чём-то, для бабьего её понимания, уже недоступным человеком, да к тому же не таким ласковым, как в молодые годы. И она, смирившись с этим, просто терпела.
Когда через родную деревеньку и их домовладение пролегла городская дорога в светлое будущее, именуемое коммунизмом, в которое они ещё верили, то их большая семья, взамен утерянного жилища, получила от государства четырехкомнатную квартиру в новом кирпичном