которая помешала ему нормально учиться и окончить школу.
Витя много читал и вырос достаточно развитым человеком, однако болезнь не позволяло ему жить обычной для многих жизнью. Став заложником неизлечимого недуга, он, как недееспособный, находился теперь под присмотром родственников.
Жильцы дома видели молодого человека нечасто, обыкновенно летом, когда близкие люди выводили Витю во двор и усаживали в палисаднике на стул. Там, щурясь от солнца, он со сладостью вдыхал живой и непривычный для него воздух улицы.
Здесь он мог подолгу рассуждать вслух, разговаривая не только с самим собой, но и с редкими людьми, кто подходил пообщаться с неунывающим Витей и услышать от него что-нибудь занятное. И со временем среди них у молодого человека появились даже приятели, с которыми он беседовал в ясную летнюю пору.
История умного, но больного мальчика, ставшего уже взрослым человеком, задевала Кузьминичну как некая несправедливость жизни, которая безжалостно обделила Витю и теперь проходит мимо него стороной.
Старуха, оказываясь поблизости или выходя на балкон, не раз слышала разные, непонятные слова из уст молодого человека и непроизвольно их запоминала.
«…Популяция, демократизация, симуляция, сибмуляция… – почти наизусть повторяла она сейчас про себя. – Нет, кажись, не так!.. Не сибмуляция, а… а сублимация… Точно – сублимация!»
Кузьминична даже обрадовалась, что правильно вспомнила учёное слово. Ведь для неё это значило, что никакая она ни ведьма и ни старуха безмозглая, как считают некоторые.
«А где, Витя, интересно? – подумала с тревогой Кузьминична про несчастного молодого человека. – Давненько я здесь его не встречала… Может, что случилось, а?!»
Настроение у неё переменилось и домой она вернулась уже ни такой весёлой. Чтоб как-то отогнать неприятные мысли старуха завозилась на кухне. Однако мысли не отпускали и она застывала иногда в задумчивости.
– Живи на яркой стороне, живи большими глотками, – Кузьминична недовольно пробурчала въевшуюся фразу из надоедливой рекламы, а затем, будто подражая кому-то, заговорила с неожиданным ожесточением в голосе: – И хватай всё, выхватывай… Хватай и хапай!.. А подавишься – нам больше достанется… Вот так они и живут – бесы!
Вспыхнувшая у старухи ярость утихла быстро, но рассуждения не прекращались.
– Жизнь прекрасна… Наслаждайся! – язвительно, с усмешкой ворчала Кузьминична, а потом спрашивала сама у себя:
– А ко всем ли она так добра и справедлива… эта жизнь, а?.. К Вите, вот – несправедлива! – и тут же со злостью она вспоминала про своего соседа сверху. – А к этому, наоборот… Только какой от этого толк?!.. Никакого!.. Бес и паразит вырос!
Крохой Дюймовочкой Кузьминична не уродилась, и годы не превратили её в бабу под шесть пудов, однако неженкой она никогда не была. А сейчас, посмотрев на свои морщинистые, крупные руки, которыми в молодости ворочала мешки весом в полцентнера,