не хотел думать, что́ буду делать, когда слезы закончатся. А они обязательно закончатся: мне приходилось видеть не так много смертей в прошлом. Верховный всегда старался все сделать сам. Удивительно, как он до сих пор не вызвался сопровождать меня ни разу с тех пор, как родилась Персефона. Но мне казалось, что он был занят чем-то другим. Чем-то более важным для него. Потому что мои объяснения повелитель слушал невнимательно, постоянно размышляя о чем-то. Почти все свое время Верховный проводил в мире Яви.
Вникать в причину моей удачливости не хотелось. Тем более у меня и без того было много забот. А потому встречи с Верховным превратились в быстрые скомканные разговоры, повелитель забирал у меня кристаллы и почти сразу же прощался. Мне это было на руку.
Иногда я беспокоился о том, что стал небрежным, но были вопросы поважнее, поэтому все дела с Верховным я делал наспех, желая поскорее вернуться в Империю. На шестнадцатом году жизни Персефона начала вести себя странно.
Мы давно стали добрыми друзьями, и я мог сказать, что она любила меня. Мы могли говорить обо всем на свете. Я научил ее всему, что знаю и умею, а она крепко хранила мою тайну о том, что я мог говорить, хоть и был взрослым Путешественником. Мы общались всегда наедине, а при людях она жестикулировала с особенно хитрым видом, как бы говоря: «Видишь, я соблюдаю правила этой игры». Я обожал ее, баловал и носил на руках.
Иногда Персефона бывала замкнутой и хмурой, ворчала и капризничала. После ее пятнадцатилетия такое случалось все чаще. Но я старался в такие моменты быть деликатным и понимающим. В конце концов, я старше, и терпения во мне больше. К тому же она всегда сменяла гнев на милость. Особенно в этом помогали щекотка или совместные забавы. Еще настроение ее значительно повышалось, если устроить соревнование и проиграть. Я проделывал это с завидной регулярностью в ее плохие дни и ни разу не попался. Рыбалка на скорость, бег наперегонки, заплыв с лодки до берега – я везде был проигравшим, а Персефона снова смеялась. Малая цена.
Годы пролетели незаметно, но не так, как те, которые я провел в пьяном угаре. Сейчас было время, наполненное теплом, уютом… Время, когда я был не один. У меня была семья.
Все оборвалось не то чтобы внезапно, но стало настоящим сюрпризом для меня. Следующие пять сезонов, что равнялось пяти годам в мире Империи, Персефона стала уделять мне все меньше своего времени. Это случилось не резко, постепенно. Теперь, навещая Альберто и Доминику, я часто не заставал Персефону дома. Прежде, когда она была младше, то всегда ждала меня – и когда удавалось предупредить о своем визите, и когда я появлялся внезапно. Сейчас же ее почти всегда не было.
Как и сегодня. Я покосился на стол, где лежало мое послание для Альберто. Там говорилось, что я приду якобы за жемчужинами от моего постоянного поставщика (так мы все эти годы договаривались о встречах). Письмо лежало на видном месте, но Персефона снова ушла.
– Знаешь, Маттеус, – внезапно проскрипел прокуренным голосом