и кухонный нож для обороны, отправился на работу.
Работа для Семена Филипповича была чем-то вроде наказания, он ее не любил. Мысль о том, что у него в дипломате лежит целое состояние, а он продолжает работать за ничтожную зарплату, возымела свое действие. Правда, он не стал со скандалом увольняться, бить морду начальнику или зажимать в углу секретаршу, нет, это он делал на прежних местах. Сейчас он просто накатал заявление «о предоставлении отпуска за свой счет» и был таков, получив целую неделю в свое распоряжение.
Семен Филиппович сидел на скамейке в сквере. Мимо проходили молодые мамы с колясками, школьники с туго набитыми портфелями, пожилые пары, придерживающие по-стариковски друг друга за локти, но все так же нежно, как сорок лет назад, студенты и служащие, вечно решающие на ходу хитросплетенные проблемы, и просто прохожие, которых судьба занесла сегодняшним днем в этот сквер. Каждый из них владел своим миром, был наделен своей судьбой, имел прошлое и будущее, радости и печали, надежды, мечты, привычки, друзей, интересы и каждый для чего-то жил. Семен Филиппович вдруг поразился – насколько все же глубок и многогранен этот непростой мир, включающий в себя миллиарды других, своих, непохожих; как все явления закономерны и в равной степени необъяснимы; насколько тонка грань между чуждым и нелепым; прозрачна граница между добром и злом.
– А ведь как прекрасно жить. Вот так вот просто – жить. Вкушать каждое мгновенье, наслаждаться каждым вздохом. Да… – произнес вслух Семен Филиппович. – Особенно когда у тебя двести штук зелени в кармане. Это новые горизонты, новая степень свободы.
На душе стало светло. Хорошо так, уютно.
– Так, – он решительно поднялся со скамьи, – беру от жизни все. Расфасовав деньги по четырем пакетам и запрятав их в надежных местах (есть такие места у каждого мужика), Семен Филиппович, с двумя купюрами в кармане, предвкушая сладостные моменты, шел навстречу приключениям, которые, безо всякого сомнения, имели место в ближайшем будущем.
На минуту забежал домой – нужно было отмазаться перед родней – «на рыбалку еду, с ночевкой, может, на несколько дней». Клавдия Лаврентьевна недоверчиво повернула глазом вдоль оси хрусталика: «Утоп бы, падлюка», – подумала она. Хотела смолчать – не удалось, язык у Клавдии Лаврентьевны всегда на стреме:
– Знаю я ваши рыбалки, сама не раз была. Нажретесь как свиньи и давай стыдобу творить. Срам. И как вам не совестно. Паскуды вы едакие, козлы неугомонные, сволочи прохиндейские. – Чем старше женщина, тем шире ее познания о мужчинах и тем каскаднее ее выражения. – Слышь, дочка, не пущай его на рыбалку, пусть лучше по дому, по хозяйству что починит. Я-то вон уж сколь лет не езжу и ничего – жива-живешенька.
Семена Филипповича перекосило.
– Что так, мама, не ездиете-то? Птичка сдохла? Аль силы не те? Эх курвы, я вам покажу еще, не пущай, – завелся в тон теще Семен Филиппович.
– Чего это он? – напугалась жена. – Сроду таким