на бревне, уперев подбородок в ладони.
– Широка Почай-Река, – произнес пилот задумчиво, пустым каким-то голосом. Костер отражался в его широко раскрытых, неподвижных глазах. – Холодна. Туманна. Редкая птица долетит… Вот и Игорь-то наш… – Он замер. – Не… – шумно вздохнул, словно собираясь с духом. – Не… – Подбородок его задрожал, брови поднялись удивленно – …Долетел…!
Слезы побежали по обветренным щекам, теряясь в черной, с проседью бороде.
– Не долетел! – выдавил густо и зычно Виктор Иваныч, и затрясся в беззвучных рыданиях.
Аркаша привстал и взял его под руку: «Все, Витя. Все. Пошли. Слышь?
Пилот приподнялся было, но вдруг зарыдал в голос и снова повалился на бревно.
– Га-ады-ы! – кричал он. – С-скоты!! Не долете-е-ел!!!
Аркадий, чертыхаясь, тащил Виктора Ивановича с бревна; Виктор же Иваныч упирался, и то рыдал, то угрожал кому-то, то вдруг делался спокоен и просил принести какую-то тетрадь: «ту, где все записано», – и снова рыдал.
Я тихонько встал и шагнул из освещенного костром пространства в ночь, в лунный свет и морок теней; растворившись в них, побрел, вглядываясь в сумрак.
***
Букпа успокоилась. Дождевая вода сошла, и русло поблескивало на дне оврага среди наносов ила, мусора и зарослей тростника.
Я был все еще пьян, но мне казалось, что мыслю я совершенно трезво, хотя голова уже ныла. Водка явно была паленая.
Я шел вдоль берега.
Агаты нигде не было. Скорее всего, она окружным путем вернулась в свою палатку…
Из множества путей, которыми начинался этот день, оставался один: томительный, долгий, пеший путь домой.
Пьяные крики Виктор Иваныча еще доносились от костра временами, и было неприятно вспоминать, что утро было так чисто.
Я миновал пустырь и уже недалеко был от улицы Гоголя, когда в овраге у заброшенной насосной станции, у самой воды засветился огонек.
Я остановился. Там, на дне оврага, был кто-то. Я не мог различить его. Меня же, освещенного луной, было видно прекрасно.
Все вокруг словно вымерло. Ни с нижегородской улицы, ни с улицы Гоголя, ни даже проспекта Бухар-Жырау не сверкали фары, не доносились звуки города. Лишь за деревьями на той стороне оврага светились окна частных домов.
Огонек то разгорался, то гас. Я чувствовал направленный на себя чей-то внимательный взгляд.
«Возможно, он там не один» … – Мелькнуло в голове, и неприятный холодок снова, как и давеча, у костра, пополз по телу.
– Решил пройтись? – послышался чистый, звучный голос.
У самой воды на старой автомобильной покрышке сидела Агата. В ее тонких, изящных пальцах была тонкая же серебряная трубочка, увенчанная на конце чашечкой. Пахло жжеными листьями.
Она сидела, обхватив стройные колени, задумчиво глядя на луну, неподвижно плывущую над кленами. Лунный свет отражался в глубине ее чуть раскосых, с поволокой глаз.
– Я думал, ты в палатке, – сказал я, присаживаясь рядом.
– Там (Агата кивнула в сторону костра) все плохо?
Я вздохнул.
Агата легким, изящным