похожий на цыгана человек в алой повязке сидел под крылом и безумным взглядом смотрел на воду. В его руках была склянка, наполненная чем-то, похожим на болотную тину. Товарищ бородатого, – усатый, худой как жердь и в кожаной куртке, лежал, раскинув руки под дождем и ловил капли ртом. Вокруг валялись пустые бутылки, обрывки навигационных карт, банные веники и прочие предметы жизненного обихода.
– Бог в помощь! – сказала одна из наших цыгану.
Тот не дал ответа.
– Поди, в дальних краях совсем не то, что у нас! – добавила другая их наших.
Человек и бровью не повел, а его товарищ произнес: «баба – она и в Африке баба. А самогон у вас ядреный».
– Что самогон? Вы у Селиванова на задах не были? – вставила другая из наших: «Вот ужо где ядрено».
– Поди, сам сеет, – вставила третья из наших.
– Не сеет он, – откликнулась четвёртая из наших, – само растет.
– Почему у других не растет, а у него растет? Потому и растет, что сеет.
– Может, ты сама видала, как сеет?
– Едрыть-Мадрыть… – простонал вдруг человек – цыган. – Неужели так и останемся здесь?
– А что? – вставила первая из наших. – И оставайтесь. Места всем хватит. Селиванов же остался – и вы оставайтесь. Места всем хватит.
Цыган-человек усмехнулся как-то нехорошо и посмотрел на нас впервые и очень пристально: «А вы чего пришли-то? Может, полетать захотели?»
– Зачем? – ответила вторая из наших. – Летать – ваше дело.
– Ну, как же? – подбородок цыгана задрожал. – Неужели неинтересно? В небо подняться? На село сверху поглядеть?
– А чего на него глядеть–то? – высказалась шестая из наших. – И так тошно, – всю жизнь глядим. А сверху, поди, еще гаже будет – весь срам разом увидеть.
– Наверху одна серость и дождик, – добавила четвертая из наших. – Тут хоть в амбаре укроисьси, а наверху нигде не укроисьси. Так и будешь летать, как мокрая курица.
– Стеганет боженька молоньей, – одна борода и останется, – добавила седьмая из наших. – Да и та паленая.
– По небу антихрист летает. Найдет тебя – и утащит в геенну огненную.
– То не антихрист, а пришельцы. Своих баб у них нету – вот они за нами и охотятся.
– И не за бабами, а за самогоном.
Человек – цыган скривился, будто укусил лимон и стал раскачиваться, как маятник.
– Ишь ты, – сказал кто-то из наших. – Поди, у него пришельцы тоже бабу-то украли.
– Тяжело без бабы, дядь? – спросила шестая из наших.
– Не печальсьси. Ты как стемнеет, в амбар приходи – добавил еще кто-то.
Толпу девок точно наэлектризовало при этих словах. Мощное, почти ощутимое напряжение повисло над ней.
Человек не ответил. Он встал, подошел к аэроплану, уперся руками в фюзеляж и стал мерно бить лбом в обшивку.
Он бил сначала несильно и редко, однако постепенно, словно внутри него раскручивалась невидимая пружина, входил в раж, так что аэроплан задрожал и загудел как шаманский бубен. Гул этот, рожденный