для костюмов, ну и вообще оформить клуб. Ты как, с нами?
– Даже у нас в городе не празднуют Хэллоуин…
– Ну так! – гордо кивнул он. – Это же не ваше село бетонное.
Я непонимающе посмотрел на Артема.
– Значит, отказываешься? – он заметно расстроился и даже перестал жевать конфету.
– Еще чего! Я согласен.
– Тогда завтра после обеда подойдете к клубу с Соней. А я вечером, как только смогу.
– Кстати, как тебе на работе?
– Ну-у, неплохо, в принципе. Быть помощником механика, конечно, здорово, но быть просто механиком – намного круче. Может быть, когда-нибудь твой отец разрешит мне участвовать в сборке… Ну, а тебе как террариум?
– Неплохо. Артем нормальный такой парень. Душевный. – я тихо посмеялся. В ответ на это, человеческий Артем швырнул в меня твердую декоративную подушку с дивана.
– Раненых не бьют, Артем. – заметила Соня, вернувшись в кухню.
– Да ладно, там просто царапинка. – отшутился тот, взяв очередную конфету из вазы.
– Там огромный синяк на все плечо. – уточнила она.
– Оу… – сделал удивленное лицо Артем и тут же словил им ту самую подушку от меня.
Вернувшись домой, я сразу проверил свои кеды, что одиноко провели весь день дома над печью. Словами не описать того счастья, что я испытал, когда понял, что они высохли, и мне больше не придется мучиться в огромных дедовых сапожищах. К тому же, это позорно.
– Где ты их откопал? – увидев их, удивленно спросил отец.
– В сарае. – я пожал плечами.
– А на лице что? Их там барабашка охранял, а ты с ним с честью сражался за них? Так солью надо было, солью, сынок. – тихо посмеялся отец, повернувшись в сторону, дабы избежать моего осуждающего и в то же время кислого взгляда.
Я не растерялся. Отвернувшись, я вышел из кухни. Не зная, чем себя занять, я направился в спальню дедушки, где ночевал отец. Внутри было очень тихо, поскольку телевизора с кухни уже не было слышно. Единственное, что издавало звук – это удары воды о тонкое грязное стекло, дребезжащее от этого в хлипкой деревянной раме, покрытой толстым слоем пыли. За окном, выходившим в сторону леса, жалобно и как-то тоскливо завывал холодный ветер, еле слышимый из-за сильного дождя, отчего создавалось впечатление некой враждебности темной улицы. После нескольких долгих секунд наблюдения за чернотой снаружи, мне стало как-то не по себе. От черного леса и болота меня отделяло тоненькое, как бумага, стекло, державшееся исключительно на моей вере в него и нескольких закрашенных белой краской гвоздиках по бокам. И не просто от черного леса, но от леса, где ты растворишься в темноте черных стволов и колючих ветвей, где настолько тихо и пусто, что тишина давит на барабанные перепонки, грозя свести тебя с ума, где, наконец, сгинул мой дедушка, перед этим каждую ночь наблюдая за своей будущей смертью из окна спальни. И это тоненькое стеклышко не спасло его – темнота проникает везде. Я громко сглотнул, вырубил свет в комнате и вернулся на кухню. Отец нарезал