концов, Вы потерпели поражение, и в этот раз снова потерпите поражение. Однако это поражение для Вас больнее, потому что…
Фирдевс Ханым спросила, задыхаясь от гнева:
– Почему?
Бихтер наслаждалась страданиями противника и, поворачивая нож в нанесённой ему ране, с дикой жестокостью сказала:
– Почему… Вы хотите услышать, верно? Потому что я знаю, что если бы Аднан Бей сделал предложение кое-кому в этом доме…
Фирдевс Ханым мгновенно разозлилась, не в силах больше сдерживаться. Тыльной стороной ладони она ударила по губам Бихтер, желая помешать ей продолжить. Бихтер, как безумная, двумя руками нервно схватила руки матери и свистящим голосом сквозь зубы сказала:
– Да, если бы он сделал ей предложение, она бы с безумной радостью побежала…
Фирдевс Ханым облокотилась на кресло; слабость, снова появившаяся после протеста из последних сил пять секунд назад, детская слабость, уже некоторое время побеждавшая в каждом разговоре, помешала ей ответить. У неё на глазах навернулись слёзы и эта женщина, чьё наказание за все изъяны жизни вырвалось из уст дочери сегодня вечером, долго плакала в свете тусклых, обиженных огней неба, будто проливая печальные слёзы в темноту ночи.
Бихтер застыла, увидев её плачущей в результате борьбы, которая началась неохотно, с надеждой закончить всё двумя поцелуями, но закончилась слезами; она не могла повернуть голову, наблюдая за светом красного фонаря, извивавшегося, как змея.
Она была уверена, что вышла победителем в этом вопросе и слёзы матери служили доказательством победы. Однако теперь они вызывали и у неё желание заплакать. Бихтер испугалась, что не сможет сдержаться, если скажет хоть слово; прикусив губу, она слушала глубокие вздохи матери среди лёгкого плеска волн. Два тела, не сумевшие скрепить сердца узами уважения и любви, связывающими мать с ребёнком, мать и дочь, похожие на врагов, сидели в глубокой, тяжёлой, холодной тишине, как будто распространявшейся из лежавшего между ними траурного гроба.
В их отношениях что-то разладилось на всю жизнь, но вопрос о замужестве был решён.
***
Бихтер вошла в свою комнату с радостью победы. Теперь она торопилась остаться наедине с мечтой, в осуществлении которой была уверена. Желая сорвать одежду, она быстро разделась, дошла до окна в рубашке, соскользнувшей с плеч, закрыла ставни, опустила раму, зажгла лампу, задула свечу, села на край кровати и сняла чулки; потом легла на кровать и задёрнула полог, чтобы оказаться далеко от всего, наедине с мечтой.
Дрожащий свет лампы словно боролся с потаёнными тенями комнаты. На пол падали увеличенные в размере тени бутылок на столе. Бихтер лежала в постели, отгородив реальность от мечты стеной из тюля, в тишине комнаты начинало витать её сонное дыхание. Как белый голубок, ожидавший на краю гнезда, чтобы попросить немного солнца, из-под полога кровати свисала маленькая, белая, пухлая ножка; раскачиваясь, будто кокетливо приглашая, она звала мечты на ложе желаний и говорила: «Да! Идите сюда!