бабье дело: детей вынашивать, мужика обхаживать. Тем более семью он обеспечивает, вчера получку принес и даже тринадцатую зарплату.
Машке, правда, все мало. Москвичка она у него, с фанаберией. На шубу норковую копит, квартиру трехкомнатную в ипотеку мечтает взять: тесно ей в «двушке» втроем, с отцом его парализованным. На все ради денег готова, непорядочная.
Юра только за стол присел – сразу грузить начала. Кран на кухне течет, хлеба в доме ни крошки.
– Так сходила б сама за хлебом! – упрекнул.
– Скользко! – заверещала. – Хочешь, чтоб я маленького потеряла?
– А ночами гулять нормально?
– Когда сухо, можно. А сегодня опасно – гололед!
– Ну, курьера тогда вызывай.
– Тебе, что ли, сложно? Все равно мимо магазина шел!
Как по нему, насчет хлеба в семье должна женщина думать. Даже если беременная. И если гололед. Но спорить не стал. Молча жахнул первую. Горло ожгло, хрустящий огурчик хрустнул, истек соком.
– Не чавкай! – снова придралась Машка.
– Закусь тогда порежь. Если хочешь, чтоб все культурно было, – сказал он миролюбиво.
– Надо дела сначала сделать по хозяйству, а потом водку жрать!
Больше пререкаться не стал. Сгреб бутыль, стакан, банку с огурцами. Ушел с кухни в залу. Когда, наконец, закончится беременность Машкина, придирки ее бесконечные. Потом, правда, недосыпания начнутся, колики у младенца… Вот почему так нескладно! Еще год назад даже мечтать не мог: свобода, и женщина своя, и деньги какие-никакие. А случилось – и все равно не радостно.
Машка осталась на кухне, гремела остервенело посудой. Никакого ужина не захочется.
Хозяйничать подруга не умела, вечно у нее то масло брызнет, то картошка прижарится настолько, что сковородку выбрасывать. Вот и сейчас: что-то грохнуло, Машка визгливо ругнулась. Отставил со вздохом рюмку, выглянул. На полу – дуршлаг и брызги, подруга в слезах. Мыслимое ли дело – воду с пельменей без приключений слить не может! Да и вообще разве дело: к новогоднему столу покупные пельмени варить?
Молча подошел, поднял утварь, пол вытер. Но ей опять не так. Верещит:
– Тебе лишь бы пол чистый! А что у меня на душе – плевать!
Покорно спросил:
– Что твоей душеньке угодно? Говори.
– Кра-аба хочу. И та-апочки пушистые на Новый год.
Хоть тут угадал.
Достал с верхней полки шкафа коробку, протянул:
– Вот, держи. Дед Мороз уже приходил.
Обожала его Машка всякие волосатые помпончики, кофточки, шапки – чтоб на них обязательно шерсть дыбом стояла.
Скинула крышку, схватила обувку, повеселела:
– Ой, какие миленькие!
– А то, – сказал гордо. – Специально самые волосатые выбирал.
Но начала босой ногой в тапочку тыкать – сразу понурилась:
– Не лезет. Малы. Ты какой размер брал?
– Тридцать восьмой.
– Так у меня сейчас тридцать девятый! Потому что отеки! Я ведь тебе говорила!
Вспомнил смутно: действительно что-то чирикала.
Сказал примирительно:
– Ну, потом,