пользу для души и для тела…
Граф Рожер Сицилийский поднял ногу и шумно испустил ветры. «Христом Богом клянусь, – воскликнул он, – этот звук лучше, чем все ваши речи!»[2]{3} Его советники, пристыженные и немного озадаченные, замерли. Вышеупомянутому графу, до костей просоленному морскими ветрами военных кампаний в южной Италии и на островах центрального Средиземноморья, было чуть меньше пятидесяти. В молодости он удостоился от одного льстеца следующей характеристики: «Прекраснейший юноша, высокого роста, изящного телосложения, весьма красноречивый, хитроумный, предусмотрительный в улаживании требующих решения дел, приветливый и приятный всем»[3]{4}. К зрелым годам граф несколько огрубел и уже не считал нужным распинаться перед недоумками.
План, предложенный его советниками, казался вполне разумным, какими часто кажутся планы придворных, пока раздражительный господин не оставит от них мокрого места. За морем недалеко от Сицилии, примерно в 120 километрах, лежали остатки страны, которую в античные времена называли Карфагеном, позже – римской провинцией Африка, а теперь, в конце XI века, именовали Ифрикией[4]. Ее города – в том числе столица Махдия (Аль-Махдийя), расположенная прямо на побережье, и Кайруан (Кайрван), лежащий чуть дальше вглубь материка и славившийся своей мечетью и школой, которую на протяжении многих поколений посещали величайшие философы и ученые-натуралисты Северной Африки, – управлялись слабеющей династией Зиридов, берберских мусульман. Пространство за стенами городов находилось во власти разномастных племен арабов-бедуинов, которые с подачи египетских властей пытались вытеснить Зиридов. Политическая стабильность дышала на ладан. Тут тебе и теплые плодородные земли, и процветающие портовые города. Добыча сама идет в руки – так думали советники Рожера, а потому они и рекомендовали своенравному повелителю принять предложение родственника, которого в одном из источников называют просто «Балдуином»{5}.
Этот Балдуин собрал огромную армию христиан и раздумывал, какие бы такие не обращенные в истинную веру земли завоевать. Он просил у Рожера разрешения высадиться на Сицилии и использовать остров в качестве плацдарма для вторжения в Ифрикию. «Я стану вашим соседом!» – восклицал он радостно, как будто это была благая весть. Но Рожер Сицилийский не ощущал в себе добрососедского настроя. Несомненно, Ифрикией правят последователи разнообразных течений ислама, сказал он, но так уж вышло, что сицилийцы обещали этим иноверцам соблюдать соглашения, обеспечивающие мир и активный товарообмен на рынках и в портах острова. Последнее, чего он хотел бы, разглагольствовал Рожер перед приближенными, так это чтобы кузен, злоупотребляя его гостеприимством, опрометчиво развязал войну, которая, увенчавшись победой, повредит сицилийской торговле, а окончившись провалом, дорого обойдется графу, вынужденному оказывать родичу военную поддержку.
Какой бы