в одно из окон, он увидит полированный стол с большой фаянсовой вазой посередине. В вазе – букет сухих цветов. На стуле стопки журналов и непонятные маленькие коробочки до потолка. Если приглядеться еще лучше, приплюснув нос к стеклу, то на стене вы увидите хорошую копию Айвазовского и большую фотографию начала века. На ней бравый офицер с саблей на боку прячет добродушную улыбку в густых подкрученных усах, рядом на стуле сидит сестра милосердия. Кем эта пара приходится хозяевам дома и что скрывается за остальными окнами, я не буду рассказывать
Зимними ночами штормящее море с грохотом и ревом накатывалось почти на сам дом. Но дым из печной трубы так мирно струился в небо, а молодой месяц с такой нежной усмешкой заглядывал в окна дома, что море скоро успокаивалось.
Весною же сад, в котором вы едва насчитаете две-три дюжины деревьев, утопал в кипенно-белом цветении вишни, лимонно-желтом – кизила, розовом – персика. С февраля по май цвели здесь кусты смородины, сакура, яблони, абрикос.
А каких только цветов не видывала я в этом саду! В феврале, когда весь город пронизывал ледяной норд-ост, в саду уже качались длинные жемчужины подснежников. Чуть позже фиалки, тюльпаны и нарциссы всех сортов и оттенков, гиацинты и ландыши сменяли друг друга, как часовые.
В мае двор заполняла сирень – белая, махровая, персидская и самая обычная. Осенью ее вырубали, прореживали и выкапывали, но каждую весну сирень опять пускала десятки крепких побегов.
В июне двор алел сперва маками, которые в два-три дня осыпались, и тревожно болело сердце от этих огромных кроваво-красных лепестков, усыпавших все дорожки в саду. Затем распускались пионы. Решив однажды принести их домой, я всю ночь не могла заснуть: тяжелые лепестки громко ударялись о стол и к утру огромный букет полностью осыпался. Даже цветы не любили покидать тот дом.
К середине июня розовый куст в самом центре сада, около колодца, в одно утро оказывался уже не голым, ядовито-зеленым, а со стрелами тонких бутонов нежно-розового цвета. Розы н осыпались, но занозы от шипов оставались в пальцах надолго. Наверно, десяток букетов этих роз, укутанных в веточки ромашки, каждый год я уносила из сада. Необычный букет – благородные длинные стебли роз и простенькая ромашка заставляли оборачиваться прохожих. Цветы без жалости срезали для гостей, но от этого их ничуть не становилось меньше.
В августе, когда город плавился от тропической жары, во дворе дома было прохладно: виноград струился крепкой лозой высоко над головами по невидимым прутьям беседки.
В конце октября старый орех усыпал двор дома таким густым слоем листьев, что их приходилось собирать каждый день во множество ведер и корзин. А если хозяйка не успевала это сделать, то утром ноги утопали в шуршащих сугробах цвета старого золота.
Семь лет я не была в родном городе и не видела этот дом. Но все семь лет я жила мыслью, что где-то там, на краю земли, есть дом, в котором сердце мое успокоится и забудет все унижения,