Теодора. Зачем идти на риск? На самом деле, это не казалось риском. Туннель, который должен был стоять вечно, контрабандист, с которым мы встречались уже десятки раз. Однако случилось то, что случилось!
– Пора одеваться! – Грубоватость Венлы вывела из задумчивости, что было очень кстати.
Что сделано, то сделано. Все, что могу теперь предпринять, – постараться остаться в живых, чтобы близким не пришлось скорбеть обо мне, а это не оставляло времени на то, чтобы погружаться в отчаяние.
Обсохнув, я снова пристегнула кинжал к бедру. Венла проследила за моими действиями, но ничего не сказала, только помогла напялить ворох материи, которую принесла. Кремовое нижнее платье застегивалось спереди от закрытого ворота до самого подола на крохотные золотые пуговицы. Служанка пыталась справиться с застежками на груди, бормоча под нос что-то, подозрительно похожее на сокэрские ругательства.
Затем последовал изумрудный плащ, бархатистая ткань была такой тяжелой, что я едва не осела под его весом. Девушка натянула его так, чтобы он закрывал грудь, и зашнуровала лентой. Несмотря на несуразный и громоздкий покрой, наряд был бы красив, если бы не был на несколько сантиметров длиннее, чем нужно. Венла покачала головой, вытаскивая иголку и нитку из передника. Я на всякий случай застыла на месте, пока она энергично подбирала платье быстрыми, резкими стежками в нескольких намеченных местах, приподняв подол так, что он едва касался пола.
– Спасибо, Венла, – от души поблагодарила я.
Было бы крайне неловко весь вечер волочить за собой юбки.
Вместо ответа служанка бросила подозрительный взгляд на мои волосы, жестом приглашая сесть в кресло. Я наблюдала за ее работой в зеркале на туалетном столике и отмечала, как она морщится, сражаясь с моими кудрями. Когда уже казалось, что прошло несколько часов, ей удалось соорудить некое подобие скромного пучка, какой носила сама, только мой частично скрывался за водруженным перед ним высоким ободком, обитым кремовым и изумрудным материалом в цвет платья.
Даже без своих рябиново-алых кудрей я буду выделяться среди этих людей. Их кожа была смуглой и плотной, а моя – светлой, как у отца. И тогда как у Теодора с Иро глаза были глубокого зелено-карего цвета, мои были весеннего светло-зеленого оттенка, как у матери. Я переводила взгляд со своего отражения на отражение служанки и не могла не заметить, что ее пучок был опрятным, без излишеств, а мой… находился в художественном беспорядке. По крайней мере, я надеялась, что это выглядит так. Хотя подозревала, что моя прическа скорее напоминает один из причудливых клубничных тортов, которые дома готовила повариха.
На мои ноги Венла надела мягкие непрактичные комнатные туфли, которые окончательно подтвердили зарождающиеся у меня подозрения относительно Сокэра. Как это платье, в котором невозможно двигаться, как эти туфли, которые сомнутся при первом же соприкосновении с землей, женщины здесь должны служить украшением. Тихим, застенчивым и скромным. Что ж, отец всегда говорил,