Тут царское правительство начало принудительное изъятие зерна для нужд армии и для пропитания городов. У бабы-одиночки с ребёнком последний кусок отнимают, а эти видно откупились. Этот ничего от неё добиться не смог, решил измором взять, пришёл – мол, твой мужик должен: или плати хлебом или сожительствуй со мной. Малой услыхал, вцепился ему в волосы, она вырвалась, схватила голыми руками чугунок с кипятком, да плеснула ухажёру в рожу. Тот взревел от боли, да ушёл. Затаил видно злобу! Последнее время тут через наше село много проходящих служивых ходит, домой видно идут. Видно нанял гад, – слёзы из глаз Анны покатились по её щекам, падая на грудь ребёнка. Обеими руками девушка взяла ладонь мальчика, прижала к своей груди, словно пыталась отогреть его тонкие, ледяные пальчики.
– Что ж, и никто не вступился?
– Да кто вступится-то, я что ли? Или другие бабы? У нас мужиков-то в деревне: одни старики остались да мальчики малые. Да и пока узнали, поздно уже было… Может, чем и помешали бы этим душегубам, – девушка заплакала в голос, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Ну, ну! Хватит, Аннушка, а то буду звать тебя не Нюрой, а Нюней, – глубоко вздохнул бравый казак и опустился на колени рядом с девушкой. – Жалко малого.
Когда Анна станет престарелой старушкой, её внуки, а за ними и все остальные, станут звать её только баба Нюня.
Что-то сломалось в душе Николая, забыл он о чести атамана и о присяге, что принёс Царю и Отечеству, поднялся с колен и сказал братьям:
– Я не иду с вами, я остаюсь здесь.
– Как же так, Николай? Мы же решили вместе держаться, что втроём пойдём за Царя и Отечество, за нашу офицерскую, поруганную честь к полкам, верным царю.
– Нет царя, говорят, отрёкся. А Родина? Здесь моя Родина, народ мой здесь, могилы моих родителей отца и матери здесь. Родину в карман не положишь, не уйдёшь с ней, куда тебе надо. Я остаюсь на земле, которая меня родила.
– Мы уходим.
– Идите, Бог с вами! – Николай перекрестил братьев, потом осенил себя крестом.
Ещё несколько минут молча стояли три брата, глядя в землю, потом обнялись:
– Эх, отдохнули! – пора. Надо, так надо! – махнули рукой братья и пошли.
Николай с тоской смотрел в спины уходящим братьям: как чувствовал, что больше никогда не увидит их и ничего не узнает об их судьбе. Не думали тогда братья Шмаковы, что начиналась Гражданская война, что она уже прошлась по их семье своим безжалостным катком. Не знали, что много лет той войне будет, что перерастёт она в Освободительную войну против западной Антанты да интервентов на востоке.
– Тятя, почему они ушли? Они что, предатели? А сестра ваша где?
– Нет, внученька, они не предатели, они были верны своей чести и долгу офицеров царской армии. Так судьба распорядилась, так видно было угодно Богу, послать им такое испытание. Они так же, как я, пошли воевать за Родину, за народ наш, за землю нашу. Вот такая она Гражданская война, нет в ней виноватых и правых нет. А сестру раскулачили.
– За что раскулачили, кто раскулачил?
– Я раскулачил так же, как старого жида.
– Да как же