что все бы было не то.
А рядом, за форточкой, совершалась иная, моя прежняя легкая жизнь. До чего она была молодая, та жизнь. Зачем я ее бросил? Зачем? Если бы мне опять туда, чтобы просто идти и смотреть на небеса. Далеко ухнул взрыв. Рвали лед на Бии.
– Пойду, пожалуй, – обрадовался я. – А то дамбу взорвут, ночевать негде будет.
– Вы можете ночевать здесь, – сказала Таня с отвращением.
Я стал надевать пальто. Теперь я уже не мог остаться. Не надо ей было ничего говорить».
В своей избушке в Заречье, герой пишет до утра статью или очерк – «работает», но желание «любить» не проходит:
«– Дурак, – говорил я себе. – Дурак!
Утром, едва встав, я помчался к дамбе. Я не видел ни неба, ни солнечного дня, занимавшегося над Бией. Я видел только два женских глаза. Они косили, сползались вместе от любви ко мне. Я мог их потерять.
Дамбу уже взорвали в трех местах. Милиционеры, отбившие натиски зареченцев, которым, как и мне, была необходима дамба, теперь отдыхали душой. Воронки были наполнены белым ледяным крошевом. Каждый кусок льда в воронках шевелился сам по себе, ерзал и шуршал. Я потрогал крошево подошвой своего сапога.
Я сам отдал себя в руки милиционерам, которые ждали меня на берегу».
Кое-как уговорив лодочника переплыть реку по шуге, герой добирается до Таниного дома.
«…У Тани сидел мой знакомый крановщик со стройки. Я писал о нем очерк и снимал его для газеты. Сережа сидел на кровати и серьезно смотрел на него.
– Пришел интервью брать? – сказал мне крановщик без заметного дружелюбия.
– Да, – сказал я, – пришел брать. – И сделал глазами быстрый выпад, чтобы поймать врасплох Танины глаза: что там в них. Нет, не вышло. Ее глаза ушли в сторону от меня. И все время они уходили.
Мое довольство собой и своей жизнью обращались понемногу в неподвижную ярость.
„Зачем, – твердил я про себя, – зачем мне все это?“
Крановщик был спокоен.
– Ну, – сказал он мне, – все пишешь? – Он взял со стола бутылку с пивом, подцепил двумя пальцами железную пробочку и сколупнул ее на сторону.
– Пойдем, – сказал я Тане, – погуляем.
– В кино поехали, – сказала она и посмотрела одинаково на меня и на крановщика. Я не мог этого вынести. Сказал: „Сейчас приду“ и пошел вон из комнаты, старательно ставя ноги. Таня вышла за мной на лестницу.
– Пойдем, – сказал я ей. – Пойдем. Ну, пойдем.
– Ты хороший парень, – сказала Таня. – Только какой-то ты… Все работают, а ты чего-то ходишь, пишешь… Он за меня, знаешь, душу отдаст.
Я медленно пошел по лестнице, потом по улице. Все казалось, что сейчас меня догонят и позовут обратно. Но никто меня не позвал. Я вышел на берег и стал смотреть. Что-то показалось на Бии знакомое-знакомое. Показалось и унеслось прочь. Уплыла дамба. Я не устоял и побежал за ней следом, да скоро бросил. Наплывали всё новые, незнакомые мне льдины. Все они торопились в новые, незнаемые места.
Припомнился мне парень-перевозчик. Как он сказал: „По Бии не