стихотворения «Мировая мудрость» Иоганна Фридриха Шиллера (1759–1805).
…я говорю о Великой Двухсотлетней Войне – о войне между городом и деревней.
Возможно, намек на продразверстку, практиковавшуюся в России с 1916 по 1921 год.
Вот как описывал Замятин деятельность большевиков в деревне в период военного коммунизма:
«Проникли в деревню и допустили здесь маленькую „ошибку“, как недавно назвал это Луначарский. И в деревне из страха реквизиций съеден весь скот, съедены лошади, съедены семена. После веселой коммунистической игры на „деревенскую бедноту“, конечно, уже никто не станет сеять „излишков“: выгодней быть записанным в привилегированное сословие „бедноты“…»[35].
И. Владимиров. Реквизиция хлеба
В лекции «Современная русская литература» Е. Замятин одной из черт неореализма называл антиурбанизм, обращенность «в глушь, в провинцию, в деревню, на окраины», потому что «жизнь больших городов похожа на жизнь фабрик: она обезличивает, делает людей какими-то одинаковыми, машинными».
Но в 35-м году – до основания Единого Государства – была изобретена наша теперешняя, нефтяная пища.
Ср. у Джерома К. Джерома в «Новой утопии», где все питаются кашей и сухофруктами:
«В восемь часов завтрак. На взрослого гражданина отпускается по пинте овсянки и по полпинты теплого молока. ‹…› В час опять бьет колокол, и мы собираемся к обеду, состоящему из бобов, компота из фруктов, два раза в неделю подается еще пудинг, а по субботам – плумпудинг. В пять часов чай, а в девять огни тушатся, и все ложатся спать».
Запись 6-я
Конспект:
Случай
Проклятое «ясно»
24 часа
Повторяю: я вменил себе в обязанность писать, ничего не утаивая. Поэтому, как ни грустно, должен отметить здесь, что, очевидно, даже у нас процесс отвердения, кристаллизации жизни еще не закончился, до идеала еще несколько ступеней. Идеал (это ясно) там, где уже ничего не случается, а у нас… Вот не угодно ли: в Государственной Газете сегодня читаю, что на площади Куба через два дня состоится праздник Правосудия. Стало быть, опять какой-то из нумеров нарушил ход великой Государственной Машины, опять случилось что-то непредвиденное, непредвычислимое.
И, кроме того, нечто случилось со мной. Правда, это было в течение Личного Часа, то есть в течение времени, специально отведенного для непредвиденных обстоятельств, но все же…
Около 16 (точнее, без десяти 16) я был дома. Вдруг – телефон.
– Д-503? – женский голос.
– Да.
– Свободны?
– Да.
Это я, I-330. Я сейчас залечу за вами, и мы отправимся в Древний Дом. Согласны?
I-330… Эта I меня раздражает, отталкивает – почти пугает. Но именно потому-то я и сказал: да.
Через 5 минут мы были уже на аэро. Синяя майская майолика неба и легкое солнце на своем золотом аэро жужжит следом за нами, не обгоняя и не отставая. Но там, впереди, белеет бельмом облако, нелепое, пухлое,