отца, и то, что Лавинию в ней огорчало.
К обеду были сданы последние текущие анализы, но покидать территорию центра настоятельно не рекомендовали, объясняя это тем, что принцесса должна быть под постоянным наблюдением.
Анджеллина взяла с прикроватной тумбы книгу Ремарка и уставилась на обложку, где был изображен солдат в окопе, с запыленной каской и ружьем наперевес.
Она вдруг вспомнила Сашу в библиотеке за чтением книги. Его черствость, близко соседствующая с холодностью и безразличием, временами пугала ее. Никогда нельзя было определить, как сложится разговор. Вот он мило делает ей замечание, и кажется, что комичность происходящего доставляет ему удовольствие, как вдруг он резко переходит в серьезность. А вот сидит, уставший после многочисленных разговоров и встреч, с недовольным лицом и отсутствующим взглядом, и кажется, что ее компания – последнее, чего он хочет в эту минуту, как вдруг нежным движением руки, едва касаясь ее обнаженного плеча холодными пальцами, от которых по телу пробегает волна мурашек, он как бы случайно поднимает спустившуюся лямку ее платья и оценивает ее образ, говоря тихим бархатным голосом.
Она передернулась. Каким же странным и волнительным был этот его жест. А главное, совсем ему несвойственным.
«А может, напротив, жест ему как раз присущ, просто от усталости он и не подумал скрывать, что способен на него?»
У Анджеллины захватывало дух от одной только мысли, каким мог бы быть Саша, если бы не дурные качества, так портившие первое впечатление о нем. Но после недолгих размышлений она осознала, что это будет уже не Саша. Все, что было в нем, – от грубости и бессердечности до нежности и доброты в их непредсказуемых градациях, – делало его по-своему уникальным, манящим и неотразимым.
Лишь немногие, стерпев излишнюю прямолинейность, смогли бы подобраться к сердцевине его сущности. Принцесса чувствовала, что она пока лишь на пути.
Ей ничего не хотелось бы в нем менять. Главное в нем она уже успела прочувствовать и с нетерпением ждала новых бесед.
Уж в чем все, включая недоброжелателей, могли согласиться, так это в его преданности. В нем не было ни капли легкомыслия и непостоянства, обычно присущих подросткам. Он не поддавался эмоциям, а если и давал слабину, никогда этого не показывал и словно стыдился их проявлений. В такие моменты Анджеллине хотелось его обнять, но предугадать его отношение к непрошенной близости было практически невозможно. В те моменты, когда Анджеллина давила на больное и ждала от него в ответ яростного напора, он выглядел неожиданно уязвленным, напуганным, но никак не злым, и ей казалось, что именно в такие моменты она и видела ту самую сердцевину.
– Ваше Высочество? – обратились к ней за дверью. – К вам пришел Саша.
– О! – воскликнула Анджеллина, вскакивая с места. – Пусть заходит, конечно же.
Она повернулась к зеркалу у тумбы и поздно поняла, что поспешила с ответом. Больничная белая форма из свободных брюк и футболки и растрепанные распущенные волосы – явно не лучший образ для приема гостей. Хотя с каких пор ее волнует, как она будет выглядеть