для того, чтобы их сыновья получали красивых и здоровых жен. Вот, таким образом, я еще и учусь кой-чему.
17 января 1897 г.
Вчера я пошла к одному художнику, который уже давно был должен мне четыре марки. Войдя к нему, я удивилась, почему при таком собачьем холоде двери у него открыты. Взглянув внутрь я сначала не поняла, что там происходит. Тут меня увидел художник, сидевший в углу в пальто и в шляпе, и куривший сигару. Он рассмеялся и сказал: «Франца, покатайся-ка на коньках»! И правда, весь пол был покрыт сплошным льдом. Я спросила его, не планирует ли он открыть каток и подзаработать на эти деньги. Он рассказал мне, что прошлой зимой у него замерз водопровод, и домовладелец страшно ругался и потребовал оплатить огромный счет. «Зимой нужно оставлять кран чуть-чуть открытым», – говорил он, чтобы водопровод не замерзал».
Ну, вот, художник так и сделал, но сточное отверстие замерзло и с трех часов пополудни до десяти часов утра следующего дня вода текла, не переставая и вся замерзла. «Если же я истоплю печь, то вода потечет через потолок к жильцам нижнего этажа, что же мне делать»?!
Мы немного повеселились и поскользили по мастерской, как по настоящему катку, и в конце концов, когда оба устали, то при помощи шпателей и палитровых ножей мы попробовали соскоблить лед с пола. Дело шло очень успешно, и мы радовались всякий раз, как нам удавалось отломать большой кусок льда, который мы выбрасывали в окно на соседнюю крышу. Было уже двенадцать часов, я все еще ничего не заработала. Мне все-таки удалось получить от художника две марки, и я пошла домой. Если мать спросит, то я скажу, что у одного дымила печь, у других мастерская замерзла, а третьих я не застала дома.
20 февраля
Я доехала по городской железной дороге до Фридрихштрассе и, собственно говоря, не знала, куда мне сегодня идти, так как у меня не было ни одного приглашения. Ах, быстрей бы мой скульптор вернулся из Рима! Вдруг я увидела одного из тех художников, что живут все вместе в большом доме с мастерскими. Но как он выглядел! В цилиндре, в перчатках, в прекрасном зимнем пальто и с роскошной тростью под мышкой.
Я подошла к нему, и он очень дружелюбно поклонился мне, но с таким важным выражением лица, что я не выдержала и прыснула от смеха.
Я спросила, куда он идет? Очень тихо, так, чтобы мой вопрос не услышал никто из многочисленной публики, спускавшейся вместе с нами по лестнице. Он ответил: «К Блейхредеру!» – «Да ну, – сказала я, значит, настали тяжелые времена?» – «Надо надеяться на лучшее, ответил он. Каждый из нас посвятил рисунок Блейхредеру, и я несу их ему. Такой человек должен же хоть что-нибудь сделать для искусства, а так как у меня есть действительно очень красивые рисунки, надеюсь, что он сделает нам заказ».
Так за разговорами мы дошли до Беренштрассе. Теперь я должна была перейти на другую сторону улицы и подождать пока художник не поговорит с Блейхредером, и, если дело выгорит, остаток дня мы решили провести вместе.