Максим Горький

Васса Железнова (сборник)


Скачать книгу

него барынька одна…

      – Что же она? – воскликнул Фома, вспомнив свою Пелагею, и почему-то почувствовал в сердце радость.

      – Пристала она к нему и – сосет…

      – Тихонькая?

      – Она? Тиха… как пожар… Семьдесят пять тысяч выдула из кармана у него – как пушинку!

      – О-о! Кто же это такая?

      – Сонька Медынская, архитекторова жена…

      – Ба-атюшки! Неужто она… Разве отец, – неужто он ее в полюбовницы взял? – тихо и изумленно спросил Фома.

      Крестный отшатнулся от него и, смешно вытаращив глаза, испуганно заговорил:

      – Да ты, брат, тоже спятил! Ей-богу, спятил! Опомнись! В шестьдесят три года любовниц заводить… да еще в такую цену! Что ты? Ну, я это Игнату расскажу!

      И Маякин рассыпал в воздухе дребезжащий, торопливый смех, причем его козлиная бородка неприглядно задрожала. Не скоро Фома добился от него толка; против обыкновения старик был беспокоен, возбужден, его речь, всегда плавная, рвалась, он рассказывал, ругаясь и отплевываясь, и Фома едва разобрал, в чем дело. Оказалось, что Софья Павловна Медынская, жена богача-архитектора, известная всему городу своей неутомимостью по части устройства разных благотворительных затей, – уговорила Игната пожертвовать семьдесят пять тысяч на ночлежный дом и народную библиотеку с читальней. Игнат дал деньги, и уже газеты расхвалили его за щедрость. Фома не раз видел эту женщину на улицах; она была маленькая, он знал, что ее считают одной из красивейших в городе. О ней говорили дурно.

      – Только-то?! – воскликнул он, выслушав рассказ крестного. – А я думал – бог весть что…

      – Ты? Ты думал? – вдруг рассердился Маякин. – Ничего ты не думал – молокосос ты!

      – Да что вы ругаетесь? – удивился Фома.

      – Ты скажи – по-твоему, семьдесят пять тысяч – большие деньги?

      – Большие, – сказал Фома, подумав. – Да ведь у отца много их… чего же вы так уж…

      Якова Тарасовича повело всего, он с презрением посмотрел в лицо юноши и каким-то слабым голосом спросил его:

      – Это ты говоришь?

      – А кто же?

      – Врешь! Это молодая твоя глупость говорит, да! А моя старая глупость – миллион раз жизнью испытана, – она тебе говорит: ты еще щенок, рано тебе басом лаять!

      Фому и раньше частенько задевал слишком образный язык крестного, – Маякин всегда говорил с ним грубее отца, – но теперь юноша почувствовал себя крепко обиженным и сдержанно, но твердо сказал:

      – Вы бы не ругались зря-то, я ведь не маленький…

      – Да что ты говоришь? – насмешливо подняв брови, воскликнул Маякин.

      Фому взорвало. Он взглянул в лицо старику и веско отчеканил:

      – А вот говорю, что зряшной ругани вашей не хочу больше слышать, – довольно!

      – Мм… да… та-ак! Извините…

      Яков Тарасович прищурил глаза, пожевал губами и, отвернувшись от крестника, с минуту помолчал. Пролетка въехала в узкую улицу, и, увидав издали крышу своего дома, Фома невольно всем телом двинулся вперед. В то же время крестный, плутовато и