был этот доктор.
Паше нравилось чувство избранности, которую он ощущал, когда Крашник делился сомнительными выводами. Доктор даже относился к нему по-особенному: что-то сложное, граничащее с профессиональным и личным.
Даже на сегодняшней индивидуальной терапии на Пашу он не смотрел так, как должен был смотреть на того, кто двумя днями ранее попытался выгрызть себе вены. А скорее, с интересом. Как на кубик-рубика, который после многочисленных профессиональных схем так и не получается собрать.
– Ты подружился с одной из пациенток? – начал он новую тему, как только они закончили с разбором прошлого гештальта.
– На самом деле, нет, – неловко начал Паша, продолжая рисовать на планшете, который ему выдал психиатр. Задание «нарисовать что-нибудь», что, в переводе на человеческий язык, в конце должно было наиболее образно отразить его внутреннее состояние. – Луиза… или как там её зовут… сама подсела ко мне. Я ей вроде бы показался наиболее… приемлемым… Меньшим из всех зол, – он тщательно подбирал слова. Не хотелось компрометировать девушку перед врачом, который – на секундочку! – занимается не только здоровьем Паши, но и всех пациентов их отделения.
И если говорить честно, сложно представить, каким образом происходило это «насилие» на индивидуальной терапии. Просто не вяжется этот образ с его лечащим врачом. Но если такие комментарии есть, значит нельзя забывать, что человек перед тобой даже гипотетически способен на это. Всё-таки он психиатр, а к оным до появления в жизни Доктора Крашника Паша относился с агрессивным предубеждением… Из-за той институтской истории. Ну, в общем, Вы знаете.
В этом океане не бывает безобидных рыб.
– Она не нравится тебе, как человек? – уточнил док.
– Нравится – сильное слово. Я не против её существования, я понимаю, чего она добивается, но всё-таки не знаю, могли бы мы подружиться в общеизвестном смысле этого слова. Я вообще сложно схожусь с людьми, потому что быстро устаю от них.
– Ты вкладываешь много смысла в вещи, который другие люди делают естественно, по наитию, – усмехнулся Доктор Крашник.
– Да, я заметил.
На планшете красовался кривобокий, несуразный, выполненный линиями на чёрном фоне человечек. В углу горело детсадовское солнышко, лучиками едва ли не пенетрируя в человечка. Паша находил эту метафору забавной. Но он не настолько глуп, чтобы открывать свою душу посредством рисуночков, и потому просто пытается придумать, как наиболее точно донести до врача мысль о том, что ему теперь «перманентно никак». Не грустно, не одиноко, не холодно, не жарко. Просто никак. Паша надеется, док поймет.
– Когда ты был в школе, ты испытывал те же проблемы в коммуникации? – уточнил врач.
– Вы думаете, что со мной что-то произошло? Если хотели выяснить, кто сделал это со мной, так и спросите. Но мой ответ – нет. Думал, что это очевидно. Такими не становятся, такими рождаются. Просто со временем либо люди учатся контролировать это, либо…