ещё не успели найти висельников, запах смерти не разлетелся по ущелью. Платья у людей были сдёрнуты по пояс, и на трупной коже каждого виднелись иероглифы.
Тао замер от ужаса.
– Они… они сами… – вдруг подала голос девочка, замотав головой. – Сами царапали…
Кровь засохла на окоченевших пальцах, кусочки кожи и мяса можно было рассмотреть под ногтями.
– Сами… сами… Другие смотрели. Сами пришли, – как заговорённая, повторяла девочка.
– Откуда? – Тао оглянулся и чуть не забыл, как махать крыльями, когда принялся рассматривать всё это.
– Сами. Сами. Сами, – заладила девочка, обнимая дерево и, наконец, разрыдавшись.
– «Еда…» – Хоу переводил взгляд с одного иероглифа на другой, – «Должна»… «Знать»… «Место»… «Скольких»… «Смогли»… «Спасти»… «Пташки»?
Дальше по кругу.
– Да как это…
– Таково лицо асур… Сними девочку. – Хоу взял себя в руки и стал отряхиваться с видом, будто он каждый день встречал висельников.
– Пташки, – зацепилась за слова девочка. – Пташки не спасут. Глупые пташки. Верить в них глупо. Верить вообще глупо. Глупо жить. Умно закончить. Вот так…
Тонкие пальцы потянулись к поясу, но Тао схватил девочку и, стянув с ветки, опустил её на землю.
– Голову потеряла!
– Верно заметил.
Хоу подхватил девочку на руки. Малышка сначала вскрикнула, забрыкавшись, но стоило Хоу положить ей руку на лоб и зашептать что-то, как она обмякла, а затем и вовсе перестала плакать. Правда, Тао всё равно видел это отчаянное безумие во взгляде.
– Тихо-тихо. Они сошли с ума, Тао. Сами забрались, нацарапали послание, и… ты видишь.
– Это выродки Бездны?
– Да. Асуры питаются, когда разрушают человеческие души. Называют это «изменениями». Вот они их и… преобразили. Кто-то кусает по чуть-чуть, а кому-то довести человека до самоубийства мало – тут уж на что выдумка сработает. Надо возвращаться, здесь живых больше нет. Я сообщу об этом лун-вану, их поймают.
Тао смотрел на трупы. Смотрел внимательно, стиснув зубы, а затем рыкнул и вскочил. Та тоска, что вцепилась в него, стоило ему оказаться в ущелье, вспыхнула и сгорела, порождая тяжёлый и опасный гнев. И хотя в его мыслях бился отчаянный вопрос, как могли эти псины так поступать с людьми, Тао врал себе. Он говорил про себя много красивых слов, длинных, благородных и абсолютно пустых: о долге, о подлости, о том, что надо всё исправить. Так бы сказал его отец. Но люди были ему безразличны так же, как и тогда, на берегу моря. Наглость и безнаказанность – вот что задело его, вспороло зажившие шрамы на спине. Тао видел не трупы, а себя в лапах рыжего чудовища Цена.
Тени ущелья молчали, наблюдая, как сменяется его боль на гнев, как толкает вперёд. И как холодный ветер, бросивший Хоу до этого на землю, взвыл, обрушиваясь на ущелье с новой силой и подхватывая Тао. Дозорному с девочкой на руках оставалось только застонать, потому что через мгновение Тао и след простыл. С каких пор этот маленький дэв стал таким быстрым?!
– И что мне теперь