другой чернец.
– Черт золотом писан! Вон что! А то... ат-грамота золочена! Позолотить все можно! – раздавался третий голос. – Вон, слышь, аллилую-матушку – трегубо!.. Али она, матушка, – заяц трегубый!
– Не надо нам зайца! По-заячьи литургисать не хотим.
– Не дадим им, никонианам, аза-батюшку. Аз – слово великое!
– Великое слово – аз! На ем мир стоит! За его, батюшку-аза, помирать будем!
– Ижем Исуса Христа прободать не дадим! Мы не жиды!
– И трех перстов не сложим! Ин пушай нам пальцы и головы рубят, а не сложим!
Невежество, дикий фанатизм и изуверство брали верх. Более благоразумные и грамотные священники и иеромонахи молчали и только озирались на бушующую молодую братию и на закоренелых стариков. У Никанора глаза искрились из-под седых бровей, как раздуваемые ветром угольки в пепле.
Юродивый, протискавшись к Кирше, который стоял ошеломленный, и вынув из сумы череп мертвеца, показал его изумленному стрелецкому полуголове. Тот с испугом отшатнулся назад.
– Знаешь ты, кто это? – спросил юродивый, протягивая череп к Кирше.
– Не знаю, не знаю, – был торопливый ответ.
– А! Не знаешь?.. Так и мы знать не хотим того, кто тебя послал... Мы знаем только того, кто нас всех на землю послал, и меня, и тебя, и вот его (он ткнул пальцем в череп). А ты знаешь... Его?
– Кого?
– Того, который на кресте вот так пальчики сложил (юродивый сделал двуперстное сложение), когда Ему руки к кресту пригвоздили?
Кирша не мог ничего отвечать. Он только испуганно глядел то на череп, то в добрые, собачьи, теперь светившиеся глаза юродивого.
– Он так велел креститься, а не по-вашему.
Кругом стоял гам и галас. Черный собор делился надвое. Зазвучал трубный голос Геронтия:
– Грамота царская истинная, с титулом и богословьем в золоте! Грамота истовая, ей перечить нельзя.
– Волим повиноваться великому государю! – поддержали его священники.
– Не волим! – кричала рядовая братия.
– Мы за великого государя молиться охочи!
– Молитесь, коли вам охота, только вы нам после этого не попы!
– Какие попы! Никониане!
– Щепотники! Хиротонию ни во что ставят!
Кирша видел, что его посольство опять не выгорало.
Когда крики несколько стихли, он обратился к Никанору, который стоял как заряженный.
– Какой же ответ, святой архимандрит, дать мне воеводе?
– Таков, каков Христос дал сатане в пустыне! – разрядился Никанор.
Кирша глядел на него вопросительно.
– Я не знаю, что Христос сказал сатане, я не поп.
– А не поп, так и не суйся в ризы!
– Я не суюсь в ризы...
– Как не суешься! А зачем в чужой монастырь да с своим уставом лезешь?
– Я не сам лезу, мне указано, я с грамотой великого государя.
– Нам ваша грамота не в грамоту! Апостолы-те да святые отцы были постарше ваших грамотеев: так мы крестимся и петье поем так, как они повелели.
– Я ничего не знаю, я послан, так великий государь изволил, –