и Наташа растерянно взирала на разительную перемену в муже, не понимая, что она сказала не так.
– Не смей… – задыхаясь, выплюнул он сквозь зубы, – не смей обесценивать мое мнение!
– Да я не… – несмело начала Наташа, заискивающе улыбаясь и приподнимаясь в постели, но не успела закончить.
Увесистый кулак прилетел ей в ухо так неожиданно, что она упала на пол, запутавшись в одеяле. В глазах потемнело, в голове зашумело. Оторопев, она так и продолжала лежать на полу, прижимая руку к уху и испуганно смотря снизу на мужа. Он, кипя от злости и тяжело дыша, наспех оделся и вышел вон, хлопнув дверью.
Тяжелейшее осознание, казалось, всем весом придавило девушку к полу, отчего она не могла заставить себя подняться. Он ударил, он поднял на нее руку, ее любимый ударил кулаком. Инстинкт самосохранения визжал: беги, беги немедленно! Но обида и непонимание уговаривали: оступился, с кем не бывает, он сам не понял, что сделал, он уже об этом жалеет.
Наташа вспомнила переполненные злобой глаза и расплакалась: от боли, от ужаса, от разрушенных надежд и неисполненных ожиданий. Думала, что в сказке, а тут… Что делать? Как теперь быть? Стыдно-то как признаться кому-нибудь, ведь все вокруг называют их идеальной парой, все вокруг завидуют их счастью, их любви, и что теперь?
«Какая это любовь?» – спросил здравый смысл.
«Бьет – значит любит», – тут же нашло, что ответить, самопожертвование во имя семьи.
«Если поднял руку один раз, поднимет и другой» – заговорила женская мудрость.
«Человек имеет право на прощение, каждый может оступиться» – вмешалась жалость.
Противоречивые терзания длились два часа. За это время Наташа успела заправить постель, приготовить обед, разложить по местам вещи и вымыть пол. Она сама не могла себе объяснить, для чего продолжает заниматься бытовыми обязанностями, когда тут такое. Может, она делала это по инерции. Или подсознательно надеялась, что если наведет порядок в доме, то и в мыслях появится ясность.
Роман пришел с букетом пионов и с порога упал перед ней на колени. Таким она его не видела: он плакал. Он просил прощения и клялся, что такого больше не повторится, он убеждал, что она – лучшее, что было в его жизни, он рассказывал ей о своем детстве: как его подавляли родители, как ни во что не ставили сверстники. Он говорил, что с тех пор не выносит, когда с ним не считаются, когда не спрашивают его мнения. Наташа его поняла, пожалела, простила. Накормила, приласкала и утешила. Сказала, что они со всем справятся вместе, и она поможет ему пережить детские обиды. Ведь они – семья.
А потом все это повторилось.
Резкие перепады настроения не ограничивались темой мнения. Рома мог вспылить на ровном месте. Иногда казалось, что он и вовсе выдумывает предлоги для скандала: в один раз суп остывший, в другой – слишком горячий, в третий – не соленый. Так было со всем, и его реакцию невозможно было предугадать. Он мог не обратить внимания, мог разораться или ударить, мог «наказать»: запретить Наташе неделю