даже пруд с садом за дворцом на содержании у Ямской канцелярии, а мамонтовский трактир в боковой пристройке к левому флигелю устроили. Потом уже отцу за мзду немалую смежную комнату занять разрешили, чтобы постояльцам через двор не ходить.
Оставались проезжающие редко. Чёрная грязь ― последняя станция перед Москвой: все торопились на ночлег в город добраться. Зато от проезжих, желающих поесть, обогреться, а то и загулять, в трактире отбою не было. Особенно много останавливалось провожающих из Москвы. Обычай такой у господ появился: всех, кто в Санкт-Петербург ехал или дальше к иноземцам в трактире провожать. Да по русскому обычаю ― с водкой, шампанским и музыкой. Приедут с раннего утра и до обеда прощаются. А когда проводят, оставшиеся перед возвращением в Москву горе заливают…
Размышления сидевшего за стойкой Савелия прервал вбежавший в зал племянник. Он был взволнован и тяжело дышал, явно торопился что-то сказать. Савелий отложил серебрёные вилки, которые только сам всегда пересчитывал и протирал в конце дня, не доверяя половым.
– Что стряслось-то, заполошный? Гонится кто? ― быстро спросил он у парня. Сразу подумал, что заподозрили племянника во вчерашней краже вещей у ездоков дилижанса, которым он управлял.
Вдвоём с Митрофаном ― сыном Савелия ― они наловчились недалеко от деревни дилижанс переворачивать, а, пока пассажиры пешком до Яма добираются, вещички их, что поприличнее, через прорезь в багаже утягивать. Уже год почти так промышляли. Кое-что из добытого Савелий себе прибирал, остальное племянник через родню в Москве на Хитровке сбывал. Пока не попадались, проносило. Церкви он регулярно жертвовал.
– На станции в Пешках, ― тихо проговорил родственник, оглядываясь, ― три мужика в экипаже застряли из-за поломки. Я им помог из-под сиденья большой кованый сундук вытащить, чтобы легче было колесо починить. Сундук тяжеленный, с большим замком, сургучом облепленным! Втроём вытягивали. Мужики на служивых похожи, одеты вроде по-простому. Скоро здесь будут. Им в Москву срочно надо. Но жутко в лесу, да и волки воют близко. Я позвал их в трактире самую темень пересидеть и по свету, спозаранку дальше ехать. Я вот думаю, что у них в сундуке этом что-то сильно дорогое.
Мамонтов посмотрел в пустой зал. Два пьяных постояльца уходили в гостиницу, шатаясь. Один приблудный под столом уснул.
– Митрофан, ― подозвал он сына, ― подготовь большой кабинет, гостей ждём. Кивнул на племянника: «Он расскажет».
Сам быстро пошёл на кухню. Там у Савелия зелье сонное было припрятано для особых случаев, когда одиноких богатых гостей они с сыном упаивали и прямо в трактире обирали. Оторвав от настенного календаря листок с надписью «7 сентября 1841 года», трактирщик свернул его в кулёк, отсыпал порошка из банки и сунул в карман.
К тому часу как Савелий вернулся в зал, приезжие уже стояли у стойки. Сундук был с ними.
«Прав племянничек, берегут сокровище мужички», ― подумал трактирщик.
– Что стоите-то, господа хорошие! Прошу в кабинет,