исполнена; рад я к его величеству с вами
Вместе пойти, но только сухим путём, не водою;
Плавать я не умею; я царский сын и наследник
Царства мышиного». В это мгновенье,
спустившись с пригорка,
Царь Квакун со свитой своей приближался.
Царевич
Белая шубка, увидя царя с такою толпою
Несколько струсил, ибо не ведал, доброе ль,
злое ль
Было у них на уме. Квакун отличался зелёным
Платьем, глаза навыкат сверкали, как звёзды,
и пузом
Громко он, прядая, шлёпал. Царевич Белая
шубка,
Вспомнивши, кто он, робость свою победил.
Величаво
Он поклонился царю Квакуну. А царь,
благосклонно
Лапку подавши ему, сказал: «Любезному гостю
Очень мы рады; садись, отдохни;
ты из дальнего, верно,
Края, ибо до сих пор тебя нам видать
не случалось».
Белая шубка, царю поклоняся опять, на зелёной
Травке уселся с ним рядом, а царь продолжал:
«Расскажи нам,
Кто ты, кто твой отец, кто мать, и откуда пришёл
к нам?
Здесь мы тебя угостим дружелюбно, когда,
не таяся,
Правду всю скажешь. Я царь и много имею
богатства —
Будет нам сладко почтить дорогого гостя
дарами».
«Нет никакой мне причины, – ответствовал
Белая шубка, —
Царь-государь, утаивать истину. Сам я породы
Царской, весьма на земле знаменитой;
отец мой из дома
Древних воинственных Бубликов,
царь Долгохвост Иринарий
Третий, владеет пятью чердаками,
наследием славных
Предков, но область свою он сам расширил
войнами:
Три подполья, один амбар и две трети ветчинни
Он покорил, победивши соседних царей,
а в супруги
Взявши царевну Прасковью-Пискунью
белую шкурку,
Целый овин получил он за нею в приданое.
В свете
Нет подобного царства. Я сын царя Долгохвоста,
Пётр Долгохвост, по прозванию Хват.
Был я воспитан
В нашем столичном подполье
премудрым Онуфрием-крысой.
Мастер я рыться в муке, таскать орехи,
вскребаюсь
В сыр и множество книг уже изгрыз,
любя просвещенье.
Хватом же прозван я вот за какое смелое дело:
Раз случилось, что множество нас,
молодых мышеняток,
Бегало по полю взапуски; я как шальной,
раззадорясь,
Вспрыгнул с разбегу на льва,
отдыхавшего в поле, и в пышной
Гриве запутался; лев проснулся и лапой огромной
Стиснул меня; я подумал, что буду раздавлен
как мошка.
С духом собравшись, я высунул нос из-под лапы.
«Лев-государь, – ему я сказал, —
мне и в мысль не входило
Милость твою оскорбить; пощади, не губи;
не ровен час,
Сам я тебе пригожуся». Лев улыбнулся (конечно,
Он уж покушать успел) и сказал