из-за того, что он и не спрашивал. Потому что… потому что у него, Антона, был дядя Андрей. Был!
У Антона горько защемило в груди, и эта боль сжимала сердце все время, пока он поднимался на лифте, и потом, когда уже стоял в нерешительности перед квартирой Лилианы.
Дверь неожиданно распахнулась, могучая седая женщина выросла на пороге, прижимая к груди полные руки.
– Идемте, идемте, – сердито и суетливо говорила она, – ну что вы так, я прямо не знаю, из мухи слона делаете. Что же вы стоите? Идемте, Таня дома. Я не уверена была, что вы придете, поэтому ничего ей не сказала, чтобы лишний раз не травмировать. Сейчас вы с ней поздороваетесь, чайку попьем, поговорим, и – бог даст! – все наладится, – повернув голову, седая женщина гулко прокричала куда-то вглубь квартиры: – Таня! Танюша, к нам пришли!
Растерявшийся Антон торопливо сделал шаг назад, в подъезд, и в этот момент появилась девочка. Она уже не так сильно напоминала Людмилу Муромцеву, как на той единственной фотографии, которую показала ему Лиля – это был взрослый самобытный человечек со своим собственным лицом и собственными широко раскрытыми глазенками, которыми она испуганно смотрела на гостя.
«Зачем я только сюда пришел, я вообще сошел с ума! Наверное, когда ее позвали, она решила, что пришел Илья. Господи, какой же я дурак – нужно было купить ей куклу или книжку и сказать, что это от отца».
– Папа! – пронзительный крик Тани разнесся, казалось, по всему дому, и она, сорвавшись с места, бросилась Антону на шею. – Папа, не уходи! Папочка!
Лидия Михайловна решительно потянула обоих в квартиру:
– Идите, идите, я дверь закрою, а то охранник крик услышит и снизу прибежит.
Антон не помнил, как получилось вдруг, что сидит он в кресле, а Таня, примостившись у него на коленях, всхлипывает, гладит по лицу и говорит, говорит.
– Ты такой красивый, папочка, в сто раз лучше, чем на фотографии! Почему ты так долго ко мне не шел? А я ждала, ждала.
Прижав ее к себе, Антон думал:
«Господи, что же я такое делаю? Надо объяснить, сказать ей, что я не ее отец»
– Ты знаешь, Танюша, ведь я…
– А почему у тебя лицо мокрое, папочка, ты плачешь? Тебе плохо?
– Мне? Нет, мне сейчас очень хорошо, маленькая.
– А я тебя видела во сне – ты ехал верхом и был рыцарь.
– Я знаю, ты написала об этом стихотворение.
– Тебе Настя сказала?
– Да, Настя.
– Только я написала по-немецки.
– Ничего, не страшно, что по-немецки, я пойму. Только, Танюша, ты знаешь, ведь я не…
«Но ведь это ложь, ведь именно я ее настоящий отец! Почему я должен ей лгать?»
– Я очень-очень счастливая, папочка. Я такая счастливая!
– Я тоже очень счастлив, – медленно проговорил Антон и на миг закрыл глаза, – я просто невероятно счастлив… доченька.
– Папочка, ты теперь всегда будешь приходить?
– Понимаешь, есть обстоятельства…
– Это из-за того, что ты поссорился с мамой? Папочка,