на проводе. Больше того, пригласил зайти прямо сегодня, часикам к-к-к-к четырем.
Совершенно не помню имени-отчества этого генерала, но не исключаю, что он был Август Иванович. Тут со мной еще один ленинградский поэт, Август Иванович. Очень хотелось сказать «поэт-тунеядец вроде Бродского», однако сдержался. Он тоже задумал цикл стихов о рыбаках советской Эстонии. Заходите оба, часикам к-к-к-к четырем. Вместо «оба» у него получалось «опа», все вместе звучало слегка по-японски, но понятно.
К назначенному часику мы направились по назначенному адресу на улицу Пикк, где неподалеку от церкви Олевисте располагался штаб вооруженного отряда партии большевиков. Нас проводили на третий этаж, там в приемной под портретом коз-лобородого сидел здоровенный эстонец в штатском. Помнится, у него были сильно развитые надбровные дуги и слабо развитый нос. Одутловатостью щек он напоминал какого-нибудь пьющего бывшего чемпиона по декатлону, какого-нибудь Хейно Липпа, если это не был сам Липп. В общем, мужик мужиком, но все-таки какой-то не совсем наш мужик, не российский. Соломенные волосы у него потемнели у корней от плотного зачесывания с бриолином.
Кабинет генерала был украшен тремя портретами – козлобородого, лысого и бровастого. Висела также большая картина морского боя – пожарища на фрегатах и прочая красота. Не исключено, что парсуна была писана к годовщине Гангутской битвы, где, говорят, на гребных судах использовались прикованные чухонцы, предки нынешних гэбистов. Следует также добавить, что стены кабинета были обшиты резным дубом. Славное местечко, одним словом.
Что касается самого генерала, то о нем можно сказать даже короче, чем о его секретаре: плотный, хитрый, преуспевающий хуторянин. Полная противоположность Найману, который в этот день был бледен, как Пьеро, да еще и нервничал: не поволокут ли для начала в подвалы. Вот, казалось бы, две такие противоположные личности, как генерал Порк и поэт Найман, ну что их может свести вместе. Случай, однако, сводит и таких, и они пожимают друг другу руки.
Найману, впрочем, досталась лишь слабая часть порковской улыбки, мне чуть посильнее, основное же сияние было предназначено отсутствующему Полевому. «Ну, как там Борис? – спросил он с ударением на первом слоге. – Ох, Борис, Борис», – тут же вздохнул он с еле промелькнувшей шаловливой улыбкой, словно они вместе по блядям ходили, что, впрочем, совсем не исключено.
«Велел вам кланяться», – сказал я. Генерал – он, кстати сказать, тоже был в штатском, в сером добротном костюме с депутатским значком, униформа мафии, – отмахнулся большой рукой, похожей на американскую бейсбольную лапу. «Не надо кланяться! Будем решать все вопросы в рабочем порядке. Кларксон!»
С треском открылась дубовая дверь. Прежний, пастозный детина вырос на пороге и стукнул каблуками – ни дать ни взять гвардеец у Букингемского дворца. Обращали на себя внимание его ботинки, темно-желтые, вечной кожи, с металлическими обводами вокруг дырок для шнурков, какие-то особенные, кларксоновские ботинки, каких у нас не продают.
Порк