немцев и русских сошел с ума. Поэтому Шарлотта Эмерфельд, неполных шестидесяти лет, не пропускавшая ни одной вечерней службы (при том, что утренние, как и вообще сам факт существования бога, она тоже полагала вздором), считала своим долгом исправить вселенские ошибки хотя бы на двух этажах оставшегося ей от мужа дома. Только в своём подвале Мария и Зося могли укрыться от всепроникающей заботы фрау Эмерфельд. Как-то за чаем она сообщила девушкам о своей безоговорочной победе в споре с соседками. Те, призналась она, предостерегали ее от контакта с людьми, которые приблизятся по своему развитию к немцам дай бог через пару поколений, когда на полную мощь в их генах забурлит немецкая кровь. На это фрау Шарлотта ответила, что так-то оно, может быть, и так, но по крайней мере ее девушки могут круглыми сутками таскать, рубить, копать и вообще делать то, от чего нормальный бюргер загнется через день, – торжественно заключила она, нарезая щедрыми ломтями огромные штолле.
Словом, фрау Эмерфельд была уверена, что девушкам с ней несомненно повезло, и она, разумно полагавшая любую удачу временной, не упускала ни минуты, чтобы научить их умению крахмалить простыни, вязать салфетки и выпекать бисквиты, ухаживать за садом и обращаться с мужчинами, которых, правда, в орбите этого дома не наблюдалось, и сплетничать о соседках, чем вся троица, практикуя заодно язык, занималась в то время, когда учиться было уже нечему. Шарлотта рассказывала про Роланда, апостола Петра и Карла Великого. Мария замечала, как некоторые прохожие обходят их, завидев нашивки «OST», стороной, но Шарлотта призывала не обращать на них внимания и шумно, как и все что она делала, подсчитывала процент тех, кто так себя вел по причине свинства (выходила треть), от страха (еще треть), от глупости (здесь получалась половина, но Шарлотту арифметические разногласия не смущали).
Она угадала: долго это продолжаться не могло. До Рождества, по которому Мария и Зося, как настоящие немки, уже научились сверять планы, они не дотянули. Сама фрау Эмерфельд отделалась беседой в полиции, довольно, впрочем, формальной. Мария же в одночасье была низвергнута в барак для пересыльных. Пятьдесят рейхсмарок, которые Шарлотта вшила в подаренное на память теплое трико, Мария будет хранить все свое путешествие. Зосю она больше никогда не увидит.
На пересылке Мария не задержалась. Герр Кройцман, хозяин фермы под Бременом, не слишком докучал своим присутствием батракам и домашним, проводя время в библиотеке и в местном стрелковом ферейне. «При всем уважении к фюреру, – настаивал он, приезжая в ферейн по вторникам после обеда, – я не уверен, что генерал фон Бок так же верен идеям национал-социализма, как генерал Рейхенау10». «Да, – качали седыми головами соседи и друзья, – но где фюреру найти таких, как Рейхенау?» Весной 42-го в этой посконной глубинке рейха победу ждали, но без явного нетерпения, как ждут неизбежной весны даже после затянувшейся зимы. Каждое утро Марию привозили из барака на ферму, и она начинала считать часы до возвращения