ночной кавалер исчез.
– Скоро буду.
– Ты давай ускорься, а то я тебя заменю.
– Я те заменю.
– Да я шучу, братишка.
– Дошутишься, по мордасам своим наглым получишь.
– Че это наглым?
– А то и наглым! На чужое добро тут хавло свое раззявил.
– Так мое ж раньше было.
– Было ваше, стало наше. Сам отдал, теперь отвали.
– Все-все! Не пыли! Зацепи лучше пивка холодненького.
– Откуда бы филкам взяться? Я ж гол как сокол.
– Зайди в «Парус» по дороге, там Жанка под запись дает.
– А ничего она больше не дает?
– Ну ты спроси, может, и дает, только в ней килограмм сто двадцать – сто тридцать. Потянешь?
– Тогда только пивка.
– Ну и сухарей каких-нибудь вцепи, чипсонов. Девки вот Lay’s с малосольными огурцами просят.
– А по губам им не поводить малосольным?
– Ну пиваса хотя бы пару полторашечек зацепи.
– А че с коньяком?
– Кончился.
– Как кончился?
– Так вот и кончился. Хорошо идет.
– Хорошо-то хорошо. Дальше че?
– Все норм. Малого заслал домой, чтоб из батиных запасов дернул. В долг!
– Мне блок «парлика» торчишь. Бате – коньяк. По кривой дорожке идете, товарищ.
– Говорю ж, темка есть, всем хватит.
– Ладно, хорош. Не телефонный разговор!
Грязная тарелка вместе с кружкой ушли в раковину. Санёчек направился к выходу, но вернулся, решив замочить остатки борща и сметаны. Надо ж помогать матери.
Кольцов отыскал в шкафу свой парадный спортивный костюм.
«Вот уж что не убивается никогда! Классика!» – подумал он и напялил на себя синий «адик» с белыми полосками.
Конечно, сие одеяние было точной копией немецкого концерна, сотворенной рукастыми вьетнамцами. Интересно, догадывался ли вообще Ади Дасслер, что его продукция спустя долгие годы после его смерти станет святыней для российской голытьбы? Три полосы – это солидная марка, не то что Puma его братца Руди, кошки которого не прижились ни в Белосветске, ни в каком другом городе. Встречались, конечно же, но «Адидас» был воистину русским народным.
– Куда снова намылился? – негодовала Клавдия Петровна, завидев сынку, крадущегося к калитке. – Дрова в поленницу сложь!
– Завтра, мам!
– Никуда не пойдешь, пока не сложишь.
– Мам, мне ж не десять! – Санечек в несколько быстрых шагов оказался у выхода из родительской усадьбы.
– Сво-о-о-олочь! В могилу мать сведешь! – доносилось ему в спину.
– Ага-ага, сведешь тебя, ну конечно! Вот телек тебе куплю здоровенный, плазму, будешь мной гордиться, – вел свой внутренний монолог Кольцов. Он сунул руки в карманы и, присвистывая, направился навстречу новым перспективам. – Эх, бабье лето! Красота-а-а-а! Лето еще не сдается. Тепло. Вокруг желтым-желто. Душа прям-таки и поет. Еще бы пивка для рывка, стало бы совсем недурно.
Путь Санёчка лежал в «Парус»,