нас аплодисментами. Врачи, кем бы они ни были, тотчас же засуетились вокруг нас, спеша обратить полученные от призраков побои в пыль и пустоту воспоминаний.
Шармэл был плох, но явно должен был поправиться. По крайней мере, мне хотелось в это верить. Здравый смысл зло усмехался над моим благородством: жалеть израненного противника? Что такое на меня нашло?
Николаевич шевелил усами.
– Ну братцы, ну молодцы. Показали остальным, что значит, офицерская работа. Хвалю.
Мы молчали. Говорить что-то разом расхотелось – за годы, что он провел в офицерском корпусе, наверняка слышал все.
Нам уже нечем было его удивить.
Армарская крепость пала под нашим неиссякаемым напором. С трудом, потом и кровью мы взяли победу в давно свершившимся сражении, навсегда запечатлев холодный пот и горький хлеб истинного офицера.
Я протянул Орлову руку, но сын судьи посмотрел на меня с пренебрежением.
– Может быть, нам и пришлось объединиться, – прошипел он мне в ответ, – может быть, этой дуэлью нам и хотели доказать, что все наши обиды тщета и пустое. Но я все еще считаю тебя подлецом, Рысев. Не строй на мой счет обнадеживающих иллюзий.
Я ему ничего не ответил. Что можно сказать на подобное? Из зала мы выходили героями, только что умудрившимися лишь чудом не навлечь позор на свои роды.
Мне думалось, нас окружат, как и тогда, когда мы шли на эту бойню. Думалось, что из ниоткуда выскочит Женька, пожмет руку, а Дельвиг, взбудораженный и возбужденный, будет лопотать без умолку.
Наверно, так бы оно и было, но вместо этого они мрачно стояли в стороне, боясь бросить на меня взгляд.
Что-то случилось, понял я. Настроение – приподнятое после победы – спешило прыгнуть в пропасть со скалы.
Чувство того, что случилось непоправимое, только укрепилось во мне, когда я увидел Майку.
Кто вообще пустил девчонку в офицерский корпус?
Едва завидев меня, она тут же бросилась мне на грудь, спеша скрыть дурную весть за шорохом бессвязного рыдания.
У меня не хватало сил, чтобы спросить, в чем дело. Девчонка подняла на меня заплаканные глаза.
– Федя… Федя, он умер.
– Кто… умер? – еще не сразу поняв, о чем она, переспросил я.
– Ибрагим, Федя… Мне звонила Менделеева. Ибрагим Кондратьевич умер.
Мир у меня перед глазами померк, в мгновение ока окрасившись во все оттенки черного…
Глава 6
Егоровна выдохнула, как только я упомянул старика.
Мне-то казалось, что ее больше ничем не пронять. Жестоко ошибался.
Железная леди, способная сохранить лицо и перед гневом самого Императора, явно плавала в легкой грусти. Кем был для нее Кондратьич?
Он уже не расскажет, она же не признается и под пытками.
– Хороший был тогда день, помнишь?
– Хороший? Лило как из ведра! – воспротивился я. А может, хорошим он был по ее мнению лишь по той причине, что в него не стало Кондратьича?
Горечь потери преследовала меня и сейчас.
Казалось,