спасти:
Закон, к полякам милостивый, прямо
Меня, пришельца, осуждал на казнь.
И вот меня приговорили к смерти.
И я колени преклонил пред плахой
И шею под удар меча подставил.
(Умолкает и…)
Но в этот миг вдруг у меня на шее
Увидели из золота литого,
Каменьями осыпанный, наперсный
Купельный крест! У нас такой обычай,
Чтобы символ святого искупленья
Не скидывать с груди от колыбели.
В тот самый миг, как с жизнью расставаться
Пришлося мне, я этот крест купельный
Поднес к устам с благочестивой думой.
Заметили святую драгоценность
С немалым изумленьем; любопытство
Понудило мне узы разрешить
И допросить меня; но я не ведал,
С которых пор ношу святыню эту.
Тут были трое из детей боярских,
Бежавших от Бориса в Сандомир;
Они признали крест, по изумрудам
И аметистам, за наперсный крест
Царевича Димитрия: возложен,
По их словам, он был Мстиславским, князем,
При самом восприятье из купели
Царевича. Оглядывают ближе
Меня и замечают с изумленьем,
Что правая рука моя короче,
Чем левая: такая же примета
Была и у Димитрия случайно.
Допрашивают крепко. Я припомнил,
Что захватил с собою при побеге
Из монастырской келий псалтырь,
Что в псалтыре есть греческая надпись,
Начерчена игумном, а какая —
Не знаю по незнанью языка.
Псалтырь нашли и разобрали надпись.
Гласит: что брат Василий – Филарет
(Тогда мое монашеское имя),
Владетель псалтыря сего, – законный
Царевич Дмитрий, младший сын Ивана;
Что тайно спас младенца дьяк Андрей;
Что есть тому свидетельства: хранятся
В каких-то двух обителях и ныне.
Тогда бояре мне упали в ноги
И с полным убежденьем и сознаньем
Челом мне били как цареву сыну.
Так вдруг судьба из глубины несчастья
Меня к вершине счастья вознесла.
Архиепископ Гнезненский.
…
Дмитрий.
Как будто с глаз ниспала чешуя!
Воспоминанья подняли завесу
Минувшего – и ясно в отдаленье,
Как купола в лучах зари вечерней,
Два образа передо мной мелькнули —
Две первых искры детского сознанья.
Я вижу, как бегу я темной ночью;
Взглянул назад – потемки словно спрыснул
Пылающими брызгами пожар.
Должно быть, давнее воспоминанье,
Затем что облики его погасли
В моей душе. Я смутно помню только
Вот этот страшный, неотступный образ.
Потом припомнил я еще как раз:
Один из слуг меня назвал во гневе
Царевичем. Я счел то за насмешку,
И на слова ударом я ответил.
Все это молнией вдруг пронеслось,
Уверенность слепительную дав,
Что я царевич, будто