Бли-ин… – голос Пушкарева задрожал.
– Так тебе и надо! Обидно то, что опозорился ты, а расхлебывать пока приходится мне. Кстати, когда ты ходил к этой… Сорокиной… Ты ее так же называл? Стервой? Или как-то иначе?
– Слушай, Кошка, кончай издеваться. Мне и так плохо.
– Это тебе плохо?! Это мне здесь плохо! А тебе там, в Питере, где никто ничего не знает, вполне нормально. Это не тебя столько времени обманывали! Паршивец!
– Я, конечно, виноват. Ты, главное, не пори горячку. Ничего не предпринимай. Я вернусь через три недели, поговорим. Будь умницей.
– Да?!! Ты развлекаешься, а я должна «быть умницей»? Нет уж, дорогой, теперь моя очередь действовать.
Гнев Инны вырвался наружу, она уже не могла его сдерживать.
– Что ты собираешься предпринять? Где вас искать? – голос мужа звучал растерянно.
– Искать нас не надо, звонить тоже, ты для меня умер. Сдох! Понял?! Всё.
Жена нажала кнопку отбоя, швырнула телефон на тахту и, размазывая по щекам слезы, побежала к аптечке за валерьянкой. На пороге комнаты стояла Юлька. Инна не слышала, как она вошла.
– Ну ты, мать, даешь… – только и смогла она вымолвить.
Некоторое время спустя, немного успокоившись, подруги сидели на тахте и рассуждали.
– Завтра напишу заявление на увольнение и поеду в город за билетами на самолет. Не могу больше здесь оставаться.
– Одумайся! Все-таки десять лет вместе… двое детей… Ведь он тебя не бросает, не выгоняет. Это ты рушишь семью! Своими руками! Ну, гульнул мужик, с кем не бывает? Ведь он не собирался заводить детей с этой… Птичкиной.
– Тебе легко говорить! У твоего детей на стороне нет.
– Да у моего тоже все рыло в пуху. Вспомни, что было год назад… Ничего же, пережили. Скоро второе дите родим.
Инна вынырнула из своей обиды:
– Юлька, ты… беременна? И скрывала от меня?
– Как раз вчера собиралась поделиться, да тебе не до этого было. Вот я и говорю – перетерпи, и все наладится. Все ж таки семья.
– Семья, говоришь? Да от семьи осталась лишь видимость. Раньше мы ходили вместе на рыбалку, за грибами, в кино, зимой на каток. А с тех пор, как Катечка родилась, всё переменилось. Пушкарев живет как квартирант. Он сам по себе, я с девочками сама по себе. Вечно ему не до нас, так и ищет повод сбежать из дома. Всю душу вымотал. Я тебе просто не рассказывала. Да и себе боялась признаться, что все так плохо.
– Но – ради детей!
– Ты хоть раз видела Пушкарева гуляющим с коляской, как другие отцы? А чтобы он с Дашей книжку почитал, уроки помог сделать? Отец… ни ласки, ни внимания дочки не видят. И вообще, не хочу, чтобы мои девочки росли в постоянной лжи, в фальшивых отношениях. Пусть учатся быть свободными.
– Я твоего ничуть не оправдываю, но ты, мать, тоже виновата. Все на себя взяла: сама картошку с рынка тащишь, сама обои клеишь, сама ножи точишь, сама с детьми занимаешься. Пушкареву дома нечего делать, вот он и ищет развлечений на стороне. Надо быть хитрее! Вот, например: мы купили новую стиральную машину, я прикинулась дурочкой: «Ой, здесь столько кнопок! Не могу разобраться!