еще совсем маленьким девочкам:
– Принеси еще воды, Нэн. А ты, Сения, возьми вон с той полки побольше чистых полотенец. Побыстрее! Вы же не хотите, чтобы ваша сестра убила мать, будучи еще в утробе?
Пока Нэн и Сения разбежались по сторонам, выполняя указания повитухи, самая младшая девочка сидела поодаль и наблюдала за тремя скрюченными фигурами, сидящими в ряд у открытого нараспашку окна. С улицы задувал ветер, где-то вдалеке уже слышались яростные раскаты грома, а в воздухе звучал аромат озона и дождя.
Одна из фигур почувствовала на себе взгляд юной девочки и тут же резко повернулась к ней, пронзая дитя взглядом. Даже несмотря на то, что лицо провидицы было почти полностью скрыто капюшоном, девочка могла заметить, как та улыбалась. И улыбка эта была неестественно широкой, как будто кто-то порезал ее рот от уха до уха. Извращенное подобие радости запечатлелось на лице некогда молодой женщины, обезобразив его навсегда. Однако девочка продолжала рассматривать ее с интересом.
– А ты чего сидишь, Элиза? Ну-ка, быстренько, поменяй маме компресс!
Элиза перевела взгляд на повитуху, кивнула, затем вновь взглянула на странную женщину в капюшоне. Та уже отвернулась обратно к окну и, казалось, погрузилась в подобие транса. Все три провидицы наблюдали раскаты грома вдалеке и что-то бормотали. Их голоса были настолько похожи, что сливались в единый шум. Слов было не разобрать.
Девочка быстро вскочила с места, сняла компресс со лба матушки и двинулась в сторону корыта с чистой ледяной водой. Промокнув полотенце и выжав его, насколько ей хватило сил, младшая дочь вернулась к постели матери и аккуратно сложила компресс на лоб роженицы. Внезапно мать схватила ее за руку. Все, кроме трёх провидиц, суетились вокруг кровати. Лицо матери, казалось, горело огнем, с губ стекала кровь, так сильно она их искусала, пока тужилась. При этом ее рука была ледяной.
– Ай, мама, перестань, мне больно! – Пискнула Элиза, попытавшись вырвать руку, но хватка матери была сильнее.
– Слушай меня, Элиза, – прошептала она ей, словно в бреду. – В моей сумке лежит кинжал. Возьми его. Если из меня выйдет демон, то заколи его. Заколи прямо в сердце, не медли.
– А? – девочка ошарашенно уставилась на мать, не понимая смысла сказанных ею слов. Ей ведь всего пять лет. Какой кинжал, какой демон? Ведь ее мама рожает ей младшую сестричку. – Что ты такое говоришь, мама…
Из глаз матери тут же хлынула новая порция слёз. То ли от резкой боли, то ли от какого-то горького осознания.
– Если не сможешь, отдай кинжал тётке Мэрл. Отдашь ведь, да, доченька?
Элиза кивнула. Кивнула, чтобы ее оставили в покое и перестали до боли сжимать ее руку. Конечно же, никому и ничего она передавать не собиралась. А уж доставать какой-то кинжал и подавно. Но матери ее кивок показался убедительным, так что она сразу же отпустила руку младшей дочери и вновь протяжно застонала, когда живот свела очередная мучительная схватка.
Тётка Мэрл, будучи повитухой, знала, что делать. Она привела в этот мир не одного ребенка. Но сегодня что-то шло совсем не так. Роды проходили тяжело, схватки были все сильнее и сильнее, а тело роженицы так и не планировало отдавать ребенка из своей утробы. Мэрл уже начинала подозревать, что, скорее всего, этому ребенку просто не суждено родиться и увидеть мир.
– Будь ты неладна, капризная девчонка! – прошипела Мэрл в сердцах, обращаясь к младенцу, который еще даже не родился. – Пора наружу, хватит мучать свою бедную мать!
Раскаты грома звучали всё ближе и ближе, а потом совсем рядом с ними что-то сильно взвыло, кажется, ветер, и наступила резкая тишина. В этой тишине болезненно кричала роженица, а затем все на секунду затихло, и повитуха смогла разобрать слова провидиц:
– Оно погубит нас всех.
– Да, я вижу гибель.
– Смерть пришла.
Глаза повитухи расширились от страха, но руки продолжали делать свое дело. Она знала, у кого принимала роды. Это была далеко не первая и не последняя ведьма в ее послужном списке. Все девочки, сидящие у изголовья матери, пришли в этот мир благодаря ей – Мэрл. И ни одна из них не была исчадием Ада. А Мэрл не ошибалась, никогда еще не ошибалась. Эта девочка должна была родиться, раскрыть свои глаза цвета морской пучины и громко закричать. Должна была.
– Уж не знаю, что у тебя на уме, Катарина. Но будь добра, помоги мне. Пока ты сама не захочешь родить, этого не случится.
– Я не хочу… Мэрл. Я не хочу. Лучше умереть… – Катарина яростно замотала головой из стороны в сторону, и ее лицо вновь исказилось болью. Голос звучал измученно, ее воля к жизни постепенно угасала.
Тогда Мэрл занесла руку и со всей силы отвесила роженице звонкую пощечину. Компресс слетел со лба женщины, та в изумлении распахнула зеленые глаза и умолкла. Ее дочери так и замерли, глядя на повитуху и не веря своим глазам.
– Тоже мне… Великая мученица. – Пропыхтела Мэрл. Ее глаза сверкали: страх сменился гневом. – У меня на руках не умирал еще ни один ребенок. И если уж ты пришла рожать ко мне, то изволь слушать, что тебе говорят и выполнять. Когда я скажу тужиться