природе, свежими ягодами да овощами накормить. Да вот не вышло… И даже теперь она еще надеялась, верила – вернется Мишка, возьмется за ум. Вот и тянула на себе все это, давно опостылевшее, почти непосильное уже хозяйство.
Всякий раз, втягиваясь в унылый еженедельный ритуал, Елена подумывала – а не плюнуть ли на это дачное хозяйство? Иногда, когда бывало совсем невмоготу, она, наблюдая со стороны за нехитрым старушечьим бизнесом вроде продажи сигарет или самосвязанных носков, примеряла это занятие на себя и находила его куда более выгодным и менее хлопотным, но…
Не для меня это. Да и Михаил, глядишь, вернется. Ну, куда я дом продам?
Вернется… вернется… вернется…
Как перестук колес, как тиканье часов, билась у нее в сердце надежда и не позволяла бросить надоевший, поглощающий последние силы, дом.
«Да и не одна я такая, – утешала она себя. – Вон, в нашем садоводстве, все так живут».
А соседи по садоводству, судя по тому упорству, с которым они разрабатывали свои участки, отчасти разделяли ее мнение – лучше летом надорваться, но потом ползимы жить на своих, честно заработанных, запасах. Правда, и здесь разные люди жили по разному – у кого-то и урожай получше, у кого-то и дом крепче, кто-то себе личный колодец соорудил, а то и водопровод провел. Были в садоводстве и свои дрязги, свои ссоры, свои сплетни, а как же без этого? Но этот маленький мирок, в котором Елена Бурчилина проводила летние месяцы, все же отвлекал ее от постоянного, нескончаемого одиночества и пьянства. То с Алькой, то еще с кем… Так и жила, без смысла и цели, в ожидании сына, который… Она боялась признаться себе, но иногда понимала – быть может, никогда не вернется.
Так или иначе, деваться ей все равно было некуда.
Пусть все идет, как идет, – так решила она однажды и запретила себе думать и о возвращении сына, и о продаже дома.
Сегодняшняя поездка на дачу обещала быть последней в этом году. Елена планировала выкопать остатки хилого урожая, заколотить на зиму домик и, главное, продать кое-что соседу, чтобы на вырученные деньги отметить с Алькой завершение дачного сезона. Все законно, все по-людски, имела она на это полное право.
По весне, разбирая антресоли, Елена обнаружила среди всякого ненужного барахла, хранившегося там, странную картинку. Сперва она долго не могла сообразить, чья она и откуда появилась. Лишь потом вспомнила, что после смерти Вильяма его дочка, Лизавета, всем соседям по дому раздавала подобные вещицы. На картинке была изображена некая графиня Солсбери, что подтверждалось надписью на английском языке, с трудом прочитанною Еленой. В искусстве Бурчилина, отродясь, ничего не понимала, да и не стремилась понимать, но подарок приняла. Все принимали – из сострадания к осиротевшей Лизавете. Вешать на стену, правда, не стала, завернула в первую попавшуюся тряпицу, да и засунула наверх – зачем напоказ выставлять? Не свое ведь, не фамильное! Так и пролежала картинка не один год среди всякого ненужного хлама, однако,