существование влачил полуголодное (пенсии хватало только на кусок хлеба и необходимые для поддержания жизни лекарства), то деньги на книги добывал, собирая на улицах пустые бутылки да банки из-под пива. Впрочем, на судьбу свою он никогда не брюзжал и не сетовал, привык принимать жизнь такой, какая есть. Жалеть себя никому не позволял – всегда говорил, что знавал времена и похуже, а от трудностей только дух крепчает. Так и жил, собирая бутылки и библиотеку, да философствуя сам с собой…
И кто знает, может быть, именно на них, ничего не наживших за долгие застойные годы и все потерявших уже в нынешние времена доморощенных русских философах и держится невероятная, не поддающаяся логическому объяснению стойкость русской земли? Не они ли, бессребреники, покупающие на последние гроши не хлеб, а книги, пытающиеся, не смотря ни на какие невзгоды, сохранить чистую душу и светлый разум, лелеющие в себе любовь к истине, являются нашей последней защитой от гнева Всесильного, некогда с легкостью спалившего Содом и Гоморру?..
– А это что за пир горой и дым коромыслом? – хмуро кивнул Анатолий Васильевич в сторону беседки.
Старухи принялись, перебивая друг друга, пояснять:
– Мишку Бурчилина в армию провожают! Вся наша шпана собралась!
– Уже надраться успели! Теперь все перебьют, переломают…
– Дожили… Скоро на улицу не выйдешь – страшно! От своих же собственных детей!
– Того и гляди – так разойдутся, что и дом подожгут! – причитали бабки.
Старик невесело улыбнулся этим пророчествам и с печальным спокойствием произнес:
– Может, мы и неверно жили, ошибались и натворили на своем веку немало всего – и хорошего, и дурного… Вот только одно я точно знаю, – жили мы с чистым сердцем. На идеалах воспитывались сами и детей своих старались так воспитывать. Святые вещи чтили: патриотизм, уважение к старшим, помощь слабым, бескорыстие, любовь к матери… А что теперь? У нынешних ребят почву из-под ног вышибли, сказали, что деды и отцы ошибались, не под теми знаменами воевали, а взамен – что?! Ничего! Пусто у них в душе! А природа пустоты не терпит… Дьявольщина да распутство сами в душу заползают, если не занята она ничем. Вот у них в головах и поселились эти пьянки, разврат и деньги! Да что там! Убить человека стало раз плюнуть! И слова-то какие придумали: не убийца, не душегуб, как говорили прежде, а видишь ли, киллер! Да еще добавят: киллер высокого класса! Прямо лопнуть можно от гордости. Эх! – он тяжело вздохнул и оперся подбородком о набалдашник трости. – Должно быть, и мы, старики, виноваты, что не смогли молодых воспитать, объяснить, что к чему… Да теперь уж поздно…
– Страшно жить стало, это верно – дьявольщина какая-то повсюду, – добавил он, помолчав. – И каждый держит в голове нечистые мысли…
– Да-а, все так, все так, – согласно закивала слушавшая его с открытым ртом Антонина.
Прокофьевна оторвалась от вязания и сухо подытожила:
– Ничего не поделаешь – время такое! Тяжелое.
– Время всегда