А ведь он едва влез! Но я не виноват, что оказался в госпитале. А Грейт? Он что, как кейс с отвертками его “забрал”? Организовал транспортировку с большой доплатой за очень и очень бережное отношение к грузу? Своими пахнущими табаком лапами этот противный пузырь прикасался к моему другу? Я решил лично прожечь дыру в Питере Алане Грейте, если обнаружу хоть царапину.
– Ладно, я понял. Доктор, спасибо за все.
Алекс Хатс посмотрел на меня, задержавшись секунд на десять, чтобы я постыдился не поступить так, как он попросил. Я вглядывался в темноту, прячущуюся за серо-голубой радужкой, и вспомнил события в палате. С усилием вырвав из его рук справку, вышел прочь. Прочь от тяжелых мыслей, прочь из госпиталя, прочь от себя. Мне вдогонку полетели слова: “Не подведи, Аарон”. Куда уж там! Принятое мной решение двигаться по увиденному маршруту я не изменил бы ни при каких обстоятельствах.
Как же хорошо было на улице! Темнота не мешала мне разглядывать косые капли моросящего дождя. Подставив лицо под струю небесной воды, я, наконец, ощущал комфорт и легкость. Казалось, этот длинный день не закончится вовсе, но вот последний лучик света спрятался за горизонтом – он тоже хотел отдохнуть. Люди на улицах разглядывали сумасшедшего, стоящего под дождем и любующегося небом, а мне было так хорошо, что, забыв обо всем на свете, я наслаждался прохладной влагой. Вода намочила пиджак и брюки, добралась и до ботинок, но это не портило радостного настроения. Ощущение, что все будет хорошо, что выбран правильный путь, обволакивало тело мокрыми каплями. Кто-то сказал, что дождь – это слезы ангелов. А я точно знаю – на Небесах не плачет никто! Там легко и тепло, беззаботно и комфортно, там нет печали и грусти, есть только любовь к Богу, переполняющая весь эфирный организм. Там истинное счастье. Мои мысли перебил резко начавшийся ливень. Меня словно окатили из ведра, и пришлось побежать под крышу. Минут через десять “плач ангелов” прекратился, и я продолжил путь к самому высокому зданию в Лос-Анджелесе – “First Interstate World Center” на Гранд Авеню. Спросите у любого местного жителя: “Что это за высотка?” – и люди ответят: “Это самая мощная и влиятельная школа искусств в мире!” Так и есть. А раньше все было по-другому.
Когда судьба подарила мне замечательного друга, никакой влиятельной и мощной корпорации тогда не существовало. Было обычное, почти неприметное двухэтажное здание с покосившейся надписью “Peterson’s Instrumental School”, куда мог прийти каждый, кто хотел заниматься музыкой, независимо от вероисповедания, количества приданого и носимого титула: графы, аристократы, малоимущие, дети, инвалиды и совсем бедняки – Артур не отказывал никому. Спотыкаясь о безразличие президента Милларда Филлмора к искусству и к стране в целом, Петерсон все-таки добился, чтобы маленькая школа получила лицензию на право осуществления коммерческой деятельности, а это означало, что за концерты ученики смогли получать деньги, пусть и небольшие. Артур отдавал 90% прибыли от предприятия музыкантам, считая своим долгом просто открывать перед людьми двери в искусство, и лишь 10% шло на становление и продвижение дела. Однако люди сами несли