тебе за доверие и откровенность. Твоя история глубоко тронула мое сердце, – в его словах не было ни тени насмешки или иронии. Шен-Ри смотрел на меня своими темными глазами, бездонными и совершенно неземными. Смотрел, и мне становилось хорошо и спокойно. Как будто накануне я раскрыла душу самому близкому другу. – Мне жаль, что я не могу говорить с тобой там, в твоем мире. Но здесь никто не отнимет у меня этого права, – он протянул мне узкую длинную ладонь и я, не колеблясь, вложила в нее свою руку.
Тепло… Его пальцы были теплыми, совершенно живыми. Настоящими. Как и он сам.
– Не кори себя за то, какой тебя создал этот мир, Яра, – я тихонько вздрогнула. Шен заметил и лишь крепче сжал мою ладонь. – Не кори. Не твоя вина, что отец и мать предпочли искать в тебе отражение своих желаний. Это случается часто. Во всех мирах. И это нельзя изменить, можно только принять. Принять и жить дальше. Ты достойна счастья и достойна любви. И все это обязательно будет, поверь. Даже без их согласия.
– Мне уже тридцать два, Шен. Уже тридцать два года… – я не смогла утаить горечь в голосе. Да и не пыталась. – Если бы я могла, давно полюбила кого-нибудь. Да и меня… тоже бы кто-нибудь полюбил.
Пальцы на моей ладони вновь сомкнулись крепче.
– Это ложь, которую ты придумала себе, которую тебе жестоко вонзили в сердце. Попробуй отказаться от идеи своей порочности, своей неправильности. Я знаю, это трудно, но, пожалуйста, попробуй. У тебя получится, ты очень сильная.
Я невольно хмыкнула.
Сильная…
Это он мне говорит? Мальчик без ног, лишенный своей судьбы и своего мира… и не утративший ни мудрости, ни красоты сердца.
– Шен, да ну их, мои проблемы! Мелкие они все и глупые, – я осторожно высвободила свою ладонь и посмотрела на его ноги, подогнутые так, что их было почти не видно. – Лучше расскажи о себе. Что было дальше? После пожара?
Он вздохнул.
– Что было… Да почти ничего и не было. Когда меня привезли домой, я понял, что все минувшие годы скучал по иллюзии, по своим фантазиям и наивным мечтам. В реальности меня встретили совершенно незнакомые люди. Сестры и братья, отец и мать – они все казались невозможно чужими. Такими чужими, что в первую ночь я долго плакал, уткнувшись в мягкую подушку. Это была роскошная постель в большой красивой комнате, уставленной цветами и резной мебелью. Но плакал я горше, чем в далеком детстве, когда впервые оказался в храмовой спальне для мальчиков. Мое сердце рвалось назад, туда, где остались мои друзья, мой мир, привычный и давно ставший родным,
Шен больше не смотрел на меня, его взгляд ушел вглубь.
– Но храму не нужен безногий танцор. А для уличного попрошайки мое имя слишком высокое. Думаю, настоятель понял это, а может, ему моя прабабка намекнула. Из всех, кого я покинул ребенком, только она осталась такой, какой я помнил ее. Несгибаемой хранительницей рода Тэ. Именно она первой пришла к моей постели на следующее утро. Она принесла мне книги своих любимых поэтов. Она рассказала о том, как сильно пострадал храм. И о том, что в ночь после пожара очень многие его обитатели