спросил Кирилл и дал ему леденец.
Он как будто не понял. Зато Кирилл всё понял.
Помолчали. Потом какой-то парень – Саул, кажется – спросил:
– А вдруг ты нам девок будешь портить?
– Не буду. Я бы, может, и рад, – он криво улыбнулся, – да нечем. Нет у меня ничего. Мне всё отбили.
Хотел сказать «полицаи» или «новые честные», но испугался. Не знал, за кого эти ребята. Поэтому сказал просто – «в тюрьме».
– Покажи! – потребовал Саул.
У Кирилла уже не было сил стыдиться или отстаивать какое-то там поганое достоинство личности. Он расстегнул и спустил брюки и трусы. Показал.
– Да, кислое дело, – сказал Давид.
Парни вздохнули. Восьмилетний Мельхиседек оттянул себе резинку на штанах и проверил, все ли у него там на месте. Кирилл улыбнулся: ведь правда смешно!
– А можно пальцáми! – вдруг хихикнула какая-то девчонка.
Саул обернулся и звонко хлопнул ее по роже.
– Не наглей, манда! – прикрикнул он. – Человек правду сказал, а ты наглеешь!
Девчонка не обиделась, вот что интересно. Сплюнула, высморкалась, подошла поближе и стала рассматривать Кирилла. У нее были маленькие серые глаза и чуть искривленный нос. Наверное, когда-то ей врезали как следует.
Кирилл понял, что он теперь «человек». Стало легче.
– У меня книжки все поотбирали – сказал он. – Верите, ребята, я последний раз книжку читал года четыре назад. Изголодался, правда. У вас есть? Здесь вообще, типа, библиотека есть?
– Нету, – Саул помотал головой. – Бумажная книга – это старо. Несовременно. Все в интернете, все в Сети. Книжки народ на растопку пустил. А потом интернет вырубили. Два года как. Так что с книжками тю-тю.
Давид оглядел ребят. Наверное, он был тут за старшего.
– Куда ж тебя поселить? – вслух задумался он.
– Ко мне! – сказала та самая девчонка и протянула Кириллу руку. – Будем знакомы. Гаря! Полное имя Агарь!
Недели через две Кирилл примерно понял, как живут в Капитанской. Есть Центр, где управа. Управцам доставляют городскую еду и выпивку. Есть Лесная часть, Луговая часть и Береговая часть. Там огороды, козы, овцы. Магазина нет, больницы нет. Доктор есть, старик. Учителей нет. Люди разбегаются. Иногда возвращаются, говорят, что в уезде еще хуже. Две трети домов – брошенные. Остатние люди помаленьку таскают оттуда вещи; вскрывают полы и потолки, иногда находят что-то нужное. Штуку ситца, например. Овчину. Или старинные монеты. Есть базар, там меняют еду на еду. Например, козленка на полтора пуда репы. Мясо заворачивают в фольгу – на бывшей футлярной фабрике остались немереные рулоны. Хлеба нет. Когда-то возили, теперь перестали. Едят картошку, репу, свеклу, кабачки. Ну и козлятину-баранину. Живут, в общем. Но почему-то не рожают. Самый младший в поселке – мальчик Мельхиседек, ему восемь, он еще при анерешках родился. Анерешки и энчевешки – так называли в Капитанской старую и нынешнюю власть: «Антинародный Режим» и «Новая-Честная». Говорили о них, как о насекомых – вредных, мелких, но неодолимых. Вроде клещей