кроткий обычно Петя. – Требовать! Человека мало что не убили, а ты – «просить»?! Довольно, хватит, напросились!
И вновь приходилось признавать правоту друга.
В ближайший же отпуск, в субботу, Федя явился домой преисполненный решимости, аки Перикл перед Ареопагом.
Вера была дома. Она вообще почти никуда не ходила последнее время. Гимназистки-тальминки старшего, выпускного класса, конечно, уже начали готовиться к последним экзаменам, но при этом не забывали веселиться: вечеринки с танцами, любительские спектакли и концерты, каток и прочее следовали одни за другими.
Неизменными и верными рыцарями прекрасных юных тальминок постоянно являлись кадеты старшей, первой роты Александровского корпуса. Они уже все давным-давно перезнакомились – корпусные и гимназические балы, коньки, частные праздники: собирались на именины, на Святки, на Масленицу; тётушки, помнившие времена блаженной памяти государя Александра Освободителя, качали головами на нынешние свободные нравы, но и только.
Надя, средняя сестра Фёдора хоть и не обрела ещё все права и привилегии выпускного класса, но тоже время даром не теряла: после всех зимних потрясений так хорошо было вернуться к обычным забавам!..
А вот Вера – нет.
Сиднем сидела дома, обложившись толстенными томами. Папа только крякал, глядя на счета, присылаемые милейшим Юлием Борисовичем Ремке, что держал книжную лавку «Ремке и сыновья».
И это были не какие-нибудь там французские романы или модные журналы. Солидные труды по медицине, истории и политэкономии, дозволенные цензурой. Что сестра с ними делала, Фёдор не знал, да и знать не хотел до поры до времени.
И сейчас, едва взглянув на сведённые вместе брови кадета, его старшая сестра вздохнула, откладывая книгу.
– Ну, чего тебе?
– Много чего. – Федя закрыл дверь в комнату сестёр. – Эсдеки твои нужны, вот чего.
Вера, против его ожиданий, не стала ни фыркать, ни отнекиваться, ни даже раздражаться, как в прошлые разы.
– Ты опять про эту выдумку с побегом?
– Нет. – Федя покраснел, но смутить себя не дал. Сейчас это уже казалось и впрямь не столь гениальной мыслью. – Побеги побегами, но есть дело поважнее.
Что-то всё-таки, видать, изменилось в нём самом.
– Рассказывай.
– В Илью Андреевича Положинцева стрелял Йоська Бешанов, – выпалил Фёдор самое главное. – А Бешанов – это твои эсдеки.
И не услыхал даже ожидаемого им и возмущённого «Да какие они мои?!».
– Ты уверен? Разве твой Илья Андреевич знает, кто такой Йоська Бешеный? Видел его где-то?
– Не видел. Но описал очень подробно. Даже удивительно, что успел разглядеть.
– Видимо, они хотели наверняка… вот и потеряли осторожность, подошли слишком близко… и фонарь, наверное, там был…
– Наверное. Конечно, может, Илья Андреевич и ошибся…
– Да не ошибся он, – с досадой сказала сестра. – Йоська – он… он на всё способен. Ярость и обида в нём небывалые. Почему одним всё, а таким, как он, – ничего?
– Учился