червь её изгложет,
Но вот иной заставить быть
Пока никто не может.
Навстречу бурям и огню,
Дыханью злого рока
Учил идти. И я храню
В крови – дух педагога.
О прекраснейшей
Школьное общество[20], в коем я рос,
В коем касался рук мамы,
В душу вложило красу от берёз,
Образ прекраснейшей Дамы.
Отблески светлой и чистой души,
Верной любви и морали,
Сердце пронзая в заволжской тиши,
Яркой зарёй отражались.
Облик гармонии видел во сне,
Осенью – в сизом тумане,
А поэтический колокол мне
Пел о прекраснейшей Даме.
Голос дрожал и блестел, как топаз,
Словно картина Ван Гога.
Я ж оживлял нашу маму не раз
Тёплым дыханием слога.
Полоса препятствий
Мне с препятствиями полоса
Не страшна ни в какую погоду,
Ибо чувствую, что небеса
Помогать будут взять её с ходу.
Перепрыгнув траншею с водой,
Лабиринт пробежал с затрудненьем.
Лейтенант наш, совсем молодой,
Наблюдает за каждым движеньем.
Огневой предо мною рубеж —
В цель бросаю гранату, вторую,
Сетку низкую быстро пролез,
Зацепив чем-то банку пустую.
«Осторожней!» – кричит лейтенант, —
«Прижимайся всем телом к земельке».
А уж с правого фланга сержант
Ловко лезет по каменной стенке.
Пот в глаза, словно въедливый дым,
И слюна, как у лошади пена,
Я едва поспеваю за ним,
Ноет только немного колено.
Недостроенный дом перелез,
«Стометровка!» – кричат мне вдогонку,
Только в тело вселился уж бес
И запел свою песнь потихоньку:
«Не страшна полоса для юнца
У начала большого пробега,
Только вот – полоса без конца,
Полоса до скончания века».
Чертовщина
Я, поклоняясь духу бурь,
Встаю с туманной ранью,
Люблю изящество и дурь
На грани и за гранью.
При мне всегда дружок Фома,
А с ним его деваха,
Душа красавицы полна
Лукавства, лжи и траха.
С утра до вечера втроём,
Нередко на халяву,
Нет, не амброзию в рот льём,
А сущую отраву.
А ныне вечером ко мне
Явилась Ариадна,
Играл я с нею в буриме,
И получалось ладно.
Открыла дама мне глаза,
Зажгла в груди лучину,
И я сложил за полчаса
Всю эту чертовщину.
На пламя курс
На мощь державную, на пламя курс,
К вершинам бытия бросок,
По темпам роста сталинский Союз
Опередить никто не мог.
А в сорок пятом сталинская рать
Дух славы обрела вовек.
При