ия, хочет откопать и сжечь его кости за «ересь», потому что Данте слыл «колдуном» и потому что «магическое» в нем действительно есть.
Он и после смерти не вернулся
В старую Флоренцию свою.
Этот, уходя, не оглянулся,
Этому я эту песнь пою.
Факел, ночь, последнее объятье,
За порогом дикий вопль судьбы.
Он из ада ей послал проклятье
И в раю не мог ее забыть, —
Но босой, в рубахе покаянной,
Со свечой зажженной не прошел
По своей Флоренции желанной,
Вероломной, низкой, долгожданной...
Эти строки Анны Ахматовой (из стихотворения «Данте») обращены не только к поэту и его Флоренции, но и ко всему изгнанничеству. В мировой литературе нового времени Данте – первый поэт-эмигрант, и русская эмиграция хорошо это помнила, видела в нем своего пращура. «Покаянная рубаха», которая была предложена Данте в 1316 году как условие возвращения во Флоренцию, была им с гордостью отвергнута. Главная точка опоры для человека – родная земля, говорит Мережковский и как бы сравнивает изгнанничество Данте с русским изгнанничеством после революции: «Одна из тягчайших мук изгнания – чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, висящий на веревке, полуудавленный, который хотел бы, но не мог удавиться совсем и только бесконечно задыхался бы. Нечто подобное испытывал, должно быть, и Данте, в первые дни изгнания, в страшных снах или даже наяву, что еще страшнее: как будто висел в пустоте, между небом и землей, на той самой веревке св. Франциска, на которую так крепко надеялся, что она его спасет и со дна адова вытащит. „Вот как спасла!“ – думал, может быть, с горькой усмешкой; не знал, что нельзя ему было иначе спастись: нужно было висеть именно так, между небом и землей, и на этой самой веревке, чтобы увидеть небо и землю, как следует, – самому спастись и спасти других той Священной Поэмой...»
Глава «Данте-изгнанник» вся написана на двойном прочтении – горестной судьбы Данте и тех русских, для которых стало высшей мукой «вспоминать счастливые времена в несчастии». Уже в первой фразе главы читаем: «По миру пошли они, стеная, одни – сюда, а другие – туда», – вспоминает летописец Дино Компаньи об участи флорентийских изгнанников, Белых» (то есть Белых гвельфов, среди которых был и Данте).
Мережковский был свидетелем и на себе испытал бесконечные ссоры и взаимное непонимание среди осиного гнезда эмигрантов и потому писал: «Хуже всего было то, что, по неизменному обычаю всех изгнанников, эти озлобленные несчастьем люди перессорились и возненавидели друг друга, как сваленные в кучу на гнилую больничную солому раненые, которые каждым движением причиняют друг другу, сначала нечаянно, а потом и нарочно, нестерпимую боль. Главной жертвой этой глупой и жестокой ненависти сделался Данте».
В эмиграции Мережковский понял, что изгнание – страшная болезнь, подобная проказе. От изгнанников пахнет бедностью, несчастьем, унижением. Как здоровые бегут от прокаженных, так счастливые, имеющие родину, бегут от несчастных изгнанников. «Родина для человека, как тело для души. Сколько бы тяжелобольной ни ненавидел и ни проклинал тела своего, как терзающего орудия пытки, избавиться от него, пока жив, он не может... „Сколько бы я ни ненавидел ее, она моя, и я – ее“ – это должен был чувствовать Данте, проклиная и ненавидя Флоренцию».
И чем больше поэт ненавидит отчизну, тем больше любит, ибо вечная мука изгнания – это извращенная любовь-ненависть изгнанников к родине, проклятых детей – к проклявшей их матери: «О бедная, бедная моя отчизна! Какая жалость терзает мне сердце каждый раз, как я читаю или пишу о делах правления!»
Мережковский видел в Данте символ всемирного изгнанничества как форму отрицания существующего миропорядка. Цели «Комедии» («Божественной» ее стали называть после смерти Данте) заключается, по словам ее автора, в том, чтобы «вывести человека из состояния несчастного в этой жизни (земной) и привести его к состоянию блаженному», ибо «Бог поставил человеку две цели: счастье в жизни земной... знаменуемое Раем Земным, и вечное блаженство... знаменуемое Раем Небесным».
Однако, считает Мережковский, судя по тому, что происходит в нынешнем мире, главной своей цели – изменить души людей и судьбы мира – Данте не достиг: «Созерцатель без действия, Колумб без Америки, Лютер без Реформации, Карл Маркс без революции, он и после смерти такой же, как при жизни, вечный изгнанник, нищий, одинокий, отверженный и презренный всеми человек вне закона, трижды приговоренный к смерти».
Доныне остался нерешенным вопрос: кто такой Данте – еретик или верный сын католической церкви? Данте – «еретик не осужденный», говорит Мережковский. В чем же ересь его? Судите сами.
«Некогда гнусная алчность старейшин фарисейских осквернила древнее святилище... и погубила возлюбленный город Давидов (Иерусалим)... Так и вы ныне... влечете за собой все стадо Христово в бездну погибели, – пишет Данте кардиналам римской церкви. – Я, хотя и малейшая овца стада, никакой пастырской власти не имеющая, – все же милостью Божьей есмь то, что есмь... О, Святейшая