промычал Бидбей. – Пушкин наверняка уже с ними. Он нас не бросит. Точно поможет.
Остатки спор уже не кружили наверху, а медленно парили, опускаясь к застрявшим в масляной луже жертвам. Они задёргались ещё сильнее, пытаясь отталкиваться ногами, руками, колдовали на ходу, но ничего не получалось, хотя все руны на руках невыносимо сияли. Только оставили кожу на асфальте и растратили остатки сил и запасы энергии. Пузырь впитывал все их старания, и мерзкие споры жирнели на глазах. Надувались, лоснились и падали с глухим хрустом. А на их останках поднимались ядовитые зелёные цветы. Полупрозрачные, чахлые и дрожащие от потустороннего холода, словно их корни прорастали из нави.
Сколько Дивногорский не вертел головой, одно из зеленушных пятен всё равно опустилось ему на щёку. Бедняга взвыл, затрепыхался, но так и не оторвался от кисейной жижи. Запахло палёным. Ядовитая спора впилась в кожу и прожигала её, ввинчиваясь всё глубже и глубже. От напряжения голова дёргалась с такой силой, что вырывала прилипшие к асфальту волосы. Траурно гремел вплетённый в бороду бисер.
– Не будешь на других наговаривать и лятькать, – проскрипел Бидбей.
Снаружи снова началась нездоровая суета. Размытые пятна МСБ-шников рассредоточились вокруг пузыря. Встали на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и Дивногорский заскрипел болезненным смехом, продолжая морщиться от боли. Спора уже растеряла весь жар и яд, но продолжала ворочаться внутри его щеки.
– Сейчас нас так спасут, что мокрого места не останется.
– Чего это они? – заволновался стажёр.
– Не видел такого? – горько усмехнулся наставник. – Это жертвоприношение. Развоплатят нашишь, вместе с этой зелёной дрянью.
– Нееет…
– Тысячу раз, да! Поэтому исповедуйся быстрее. Потом поздно будет, питалка шишова. Ты что с луны свалился? Питалки колдовать не умеют! Так чего ты мне заливаешь?
Бидбей ошалело таращился на перегруппировку МСБ-шников. Голая девица на его бороде совсем поблёкла и растворилась в крашеных волосах. Они уже торчали грязными ветками старой метлы, а ядовитые отсветы пузыря делали их болезненно издыхающими.
– Не может быть. Не может быть. Не может бы…
– Ещё как может. Что? Где твой Пушкин? А папаша? Что больше не поможет, брехло?
– Он сроду не помогал, – следом за бородой поблёк и голос. – Его не трогали приблуды.
– Вот так новость! – не сдержался Дивногорский.
И чтобы не видеть его надменную породистую рожу, Бидбей закрыл глаза. Презрительные взгляды преследовали его всю жизнь. Видеть их перед смертью – это уже чересчур.
– Меня спасла госпрограмма развитого здравахрения. Они делали донорские операции. Папаша чего-то подхватил на фронте и болел сильно. Мана из него прямо хлестала, целители только руками разводили. Говорили идти в Навь…
– Это и магией то назвать нельзя. Там ещё ничего не изучено, – Дивногорский снова завертелся.
– Развивают госпрограммами…
– Экспериментаторы шишовы, –