Мы сейчас придем.
Тащит Андрея вверх по лестнице, вталкивает в маленькую комнату, входит за ним и запирает за собой дверь.
Всеволожский. Андрюшенька! Голубчик! Я же твой отец. Я только ради тебя и Фимки живу. Мне для себя ничего не надо. Ты надо мной смеешься, что я деньги коплю. Да разве ж я для себя? Ох ты Господи-Боже! (—) Андрей, ты знаешь, что такое «слово и дело государево»?
Андрей. Знаю.
Всеволожский. Один здравицу царю произносит, а другой в это время чихнет, или сморщится, комар его укусил – и все, пропал человек. Во всех грехах обвинят, всех собак навешают.
Андрей (пожимая плечами). Да я знаю, отец, ей-богу, не хуже твоего знаю.
Всеволожский. Так вот, то, что ты давеча сказал, это во сто крат страшнее!
Андрей. Да я же не…
Всеволожский (стучит по столу). Не перебивай меня! – Неважно, где это написано. Пусть хоть по небу огненными буквами. Раз весь мир эти слова мимо читает, тому, кто по-другому прочел, не поздоровится. Ты знаешь, что значит еретиком прослыть?
Андрей. Отец, я же…
Всеволожский. Не смей перебивать! – Кто верит не как все, тот еретик; даже если он сам чудеса творить начнет, еще большим еретиком окажется. Да ты знаешь, что с еретиками делают? Всеми пытками пытают, живьем жгут! Понимаешь ты, с чем играешь?
Андрей. Да ты же мне сказать не даешь. Не такой я дурак, как ты думаешь. Я только потому с тобой об этом заговорил, что уж точно знаю, что ты на меня доносить не пойдешь. А больше никому не говорил и говорить не собираюсь.
Всеволожский. Никому-никому?
Андрей. Никому-никому. (Лукаво) Там ведь в другом месте сказано: «Не мечите жемчуг перед свиньями».
Всеволожский. Час от часу не легче. Ты что же, всех людей за свиней почитаешь?
Андрей (серьезным голосом). Отец, я в каждом человеке образ Божий почитаю.
Всеволожский (машет руками). Не надо! Ни того ни другого не надо. Надо быть как все. И тогда проживешь свой век спокойно, как наши деды и прадеды, что на Кузяевском погосте лежат.
Андрей. Ну, насчет лежать – не знаю, что-то не тянет. Но молчать обещаю, как они.
Всеволожский. Значит, я могу спокойно спать? (Андрей кивает.) Тогда поцелуй меня.
3. Семья Всеволожских за трапезой.
Всеволожский (Андрею). Ну, что там в Касимове говорят про нового воеводу?
Андрей. Про нового! Он за этот год так всем намозолил, забыли уже, когда он новым был.
Всеволожский. А что, он все лютует, еще не поутих?
Андрей. А чего ради ему утихать? С утра до вечера все к нему с подношениями идут, от первых купцов до последней бабы, что пирогами вразнос торгует. А если кто не придет, или принесет мало, он повод найдет, чтобы в тюрьму упрятать, или без повода упрячет, а потом выкуп требует.
Всеволожский. М-да. А в Москву на него никто не жаловался?
Андрей. А какой в этом толк? Вот посмотри: при старом царе он в Сибири воеводствовал, а как тот помер, так скорехонько здесь оказался. Ясное дело, что у него рука в Москве.
Всеволожский. Это отец