Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир
торгово-банкирских домов Италии, связанный через брак с двумя вельможными семьями Португалии, был полностью готов к построению завидной карьеры. Следовало лишь только не отклоняться от восходящей кривой торгового судоходства и добиваться успеха. Возможно, его семья и друзья хотели, чтобы так и происходило. Не исключено, что донья Фелипа пыталась убедить мужа оставить юношеские мечты и уделить внимание морской торговле. «Теперь вы отец, сударь, и должны остепениться, как это сделал мой родитель! Аккуратный дом и садик с видом на Тежу к вашим услугам! Оттуда вы можете наблюдать, как красивые корабли приходят и уходят…»
Никогда! Не ради этого Христофора крестили таким именем, и до самой смерти ему предназначалось носить Христа!
Сделаем паузу и выясним, если сможем, каким же человеком был Колумб в опасном тридцатилетием возрасте – опасном с точки зрения сохранности юношеских амбиций, крушения идеалов и видений. Именно эти годы заставляют скитальцев остепениться, они высасывают огонь пылких стремлений и превращает мужчин в полосатых котов, довольных тем, что сидят у камина.
Никакого описания Колумба в этот период не существует, но мы можем вернуться к тому, что говорили о нем современники после великого открытия. Овьедо[52], ставший свидетелем триумфального вступления Адмирала в Барселону в 1493 году, говорил о нем в работе, напечатанной сорок лет спустя: «Человек честных родителей и честный по жизни сам, приятной внешности, выше среднего роста и с сильными конечностями; живые глаза и другие части лица хороших пропорций, волосы очень рыжие, лицо несколько румяное и веснушчатое; справедливый в речи, тактичный и большого творческого таланта; хороший латинист и ученейший космограф; любезен, когда хотел, и вспыльчив, когда раздражен».
Фернандо Колумб, беспрестанно пребывающий с отцом в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, пишет следующее: «Адмирал был хорошо сложенным мужчиной более чем среднего роста, с удлиненным лицом, не полным и не худым, с несколько выступающими скулами. У него был орлиный нос и светлые глаза; цвет лица тоже был светлым, но переходящим порой в яркий румянец. Светлые в молодости волосы стали седыми к тридцати годам. В еде, питье и одежде он всегда был сдержан и скромен. С незнакомыми людьми разговаривал приветливо, а с домочадцами очень приятно, но со скромным и милым достоинством. В вопросах религии он был настолько строг, что за соблюдение поста и совершение всех канонических обрядов его можно было принять за члена религиозного ордена. И он был таким большим врагом ругани, что, клянусь, я никогда не слышал, чтобы он произносил какую-либо другую клятву, кроме „клянусь Сан-Фернандо“, а уж когда совсем сердился на кого-либо, весь выговор состоял в словах „Да приберет тебя Бог!“ за то, что ты сделал или сказал. Когда ему нужно было что-нибудь написать, он не брался за перо, не написав сначала „Jesus cum Maria sit nobis in via“[53] такими красивыми буквами, что мог бы зарабатывать на хлеб одной лишь каллиграфией».
Лас Касас, отец и дядя которого ходили вместе с