часов, которые показывают больше полудня.
Не удивительно, что я зверски голодна.
Удивительно, что так спокойна после всего произошедшего. Ну как, спокойна…
Кроме продуктов из погреба прихватываю себе еще и винишка. Это может мой последний обед в твердыне, если вдруг мужик решит, что я вела себя совсем неподобающе вчера. Или дракон не вернется. Или еще какая-нибудь фигня произойдет.
Мир здесь такой. Постоянно что-то нехорошее происходит.
Так пусть я хотя бы буду сытой и веселой при этом.
Ставлю на огонь котелок с водой и, тихонько напевая и выпивая, крошу туда уже поднадоевшее просоленное мясо, клубни всякие, горстку зерен, которые, развариваясь, вполне себе в кашу превращаются.
Делаю еще глоточек…
– Как ты в таком зрелом возрасте, да еще и в крепости Освинов девственницей осталась?
Вопрос от внезапно подкравшегося герцога заставляет меня резко развернуться и прыснуть жидкостью от испуга.
Так, с Освинами понятно – теперь хоть знаю, откуда прибыла. Но почему зрелая?! Мне на вид не больше двадцати. Почему девственница?! Он же не проверял, да и я как бы тоже не уверена…
И почему вообще вопрос такой задает, а?
– Еще и пьешь, – добавляет на мою мыслительную деятельность и молчание мужик со вздохом и смахивает красные капли со своего кожаного нагрудника.
Осторожно оставляю бокал, в котором и половины не выпито и думаю, что не мужику точно меня упрекать в алкоголизме.
Только думаю.
Сказать такое не посмею, конечно…
Это вчера у меня был, можно сказать, больной ребенок на руках. И материнский инстинкт позволял носиться по твердыне с требованиями. Всем орать и приказывать, даже Его Светлости. Но сегодняшнее осознание, что я вообще-то в подчиненном положении и приживалка, оно заставляет действовать осторожно.
А то, что мы вчера целовались и едва не того… Ерунда. Для него во всяком случае. Судя по происходящему со мной в этом мире здесь это частое явление. Да и уроки истории вспоминаются. Красивые девки как разменная монета и способ сбросить напряжение всяким важным воинам. Ну и инкубатор тоже. Даже в местных книгах, даже в полухудожественных, которые я читала, все герои были мужики, написаны они были от мужского лица и девицы если и мелькали там, то в качестве объекта восхищения – благородные и невинные. Как распутницы. Служанки. Или как скромные и холодные матери семейства.
Литература не врет. И гендерное превосходство мне не раз демонстрировали.
До меня доходит, что молчу я как-то слишком долго.
– Вино – от нервов, – вздыхаю. – А девственность мою обсуждать как-то неприлично…
Говорю так специально, конечно. Потому что как раз это очень уж хочется обсудить. Что-то не то с моей невинностью, инстинктивно понимаю. Точнее, очень даже то… Поэтому ему важно.
Мужик глотает наживку. Делает шаг ко мне, так чтобы прям нависнуть и подавить, и жестко обхватывает подбородок, заставляет на него смотреть. Выискивает в моих глазах что-то.
Попытку