посмотрела на доктора, тот кивнул.
– Это прекрасно, Вильгельмина. Вы знаете, кого искать. И что делать, тоже знаете.
Это было из области фантастики – даже вообразить, что в ее жизни появится кто-то помимо Феба. Кто-то, кто будет ее касаться, кто будет смотреть в глаза, шептать на ухо разные глупости, чей смех будет переливаться, как колокольчик… Тот, кого Вильгельмина захочет касаться сама. Немыслимо!
Доктор Гаштольд знал, о чем говорит, Вильгельмина ему верила – но в ее ситуации подобный способ «отвлечься» выглядел самоубийством.
Иногда Вильгельмина думала, что терапия ей не помогает, иногда оглядывалась назад и видела положительные изменения, свой рост и прогресс… Даже когда она лишь посещала поддерживающие сессии с регулярным рассказом о последних днях, однообразных до зубной боли, кабинет психиатра был единственным местом, где она могла говорить открыто, называть вещи своими именами.
Феб де Лавендер ее купил, выращивал с детского возраста, как свинью на убой, принудил к близости, когда Вильгельмине было восемнадцать, трахал ее как куклу все последующие годы, пусть и редко – из-за низкого либидо, – возил с собой везде как дорогую, шикарную вещь. Феб де Лавендер был строг, но объяснял строгость заботой и любовью, он никогда не поднимал на Вильгельмину руку и даже не поднимал голоса. Он говорил спокойно, но властно, не забывая раз от раза напоминать, откуда он Вильгельмину забрал, от какого дерьма отмыл, и как ему иногда хочется вернуть ее обратно в бордель в Латинской Америке, где ищущие экзотических удовольствий богачи могут запросто купить себе белокурую шведскую девочку одиннадцати лет.
Купить насовсем тоже можно. Феб де Лавендер отдал за Вильгельмину пятьсот тысяч долларов, удочерил ее, как дальнюю родственницу, в долю наследства – по справедливости – завещал той аналогичную сумму.
Вильгельмина заметила, как на одной из сессий – с очередной порцией откровений мисс Густавссон – при слове «справедливость» доктор Гаштольд чуть растянул губы в осуждающей и грустной улыбке. Он часто спрашивал, какой бы была жизнь Вильгельмины без де Лавендера… Заставлял ее задумываться о неосуществимой реальности, за гранью возможного, зачем-то увидеть в грезах ненастоящие картинки, вызывающие резь в глазах – либо не вызывающие ничего.
Вильгельмина не понимала смысла вопросов психиатра – до недавнего времени.
Что бы она в первую очередь сделала, если бы у нее был свободный день? Без приложения для слежки с использованием навигации – как это делают родители с детьми, – без постоянного триггера вибрации сообщений и таймеров на часах, чтобы отвечать Фебу, чтобы спросить Феба, как у него дела, чтобы проявлять активность, служить…
Она служила. Она была полезной и ценной игрушкой, она старалась угодить, ловила каждую кривую улыбку, каждый саркастический вздох, каждое пожатие плечом, каждое слово – чтобы поддакивать, говорить в такт, играть роль как идеальная актриса.
– Вы