рыжевато-коричневые.
Похвист легонечко качнул плечами, словно пробуя мощь, и единожды колыхнул на них накинутый плащ, стянутый на груди крупной свинцовой пряжкой, в кой вились черно-серые пары, в свой черед покрывающие клубами туманов и само его полотнище. И от этого неспешного движения внезапно принялась стлаться в разных направлениях досель курящаяся густая серая с синеватым отливом пелена. Медлительным, изящным поземным туманищем нависая над земной поверхностью, она стала малозаметно колыхать внутри сей взвеси и вовсе мельчайшие рафиды льда, подхваченные с полов плаща бога.
И тотчас порыв ветра не столь значимый, пустяшный, да и только, подхватил лежащую на земле листву, и, вскинув ее вверх, закружил в едином хороводе со стелющейся дымкой. Вроде как вырывая из нее крохотные капельки и ими уже обламывая хрустящую листву на тончайшие укрухи, заскрипевшие своей изразцовой филигранностью.
Позвизд, влеготку выдохнул и сизо-серые до плеч его волосы, усеянные меленькими палочками, крупинками, зернятками, а то и хлопьями снега, затрепетали, принявшись нагнетать плотность туманных испарений кругом. Кажется, мигом погодя кои тягучими пепельно-серыми лепестками поднялись вверх и слились в единое целостное полотнище с небосводом, заслонив собой не только досель правящее в нем ненастье, но и малые прорехи скрезь которые сеялись солнечные лучи. Вязкое, насыщенное водами марево оплело дома, остановки, машины, укутало в серебристые тканые шали деревья и кустарники, прикрыло мохнатыми сурьмяными покрывалами побуревший опад, и выглядывающие из почерневшей земли все еще малахитовые плоские листья собачьей травы.
Еще ни более мгновения и правящий паморок увеличив собственную интенсивность, создал свинцовые, как и глаза старшего сына Стрибога, кучные туманообразные облака, скрывшие видимость не только небес, но и самой земли, местами припорошенные все еще сверкающим бисером льда, ссыпавшимся в какой-то момент с густых, вихрастых, оловянно-серых бровей Посвиста. И в той парной мгле оставив для наблюдения лишь монументальную фигуру бога бури и ветра, да такого же величественного платана.
Ледяные узоры на высоком, широком челе Похвиста, залегающие глубокими морщинами, слегка надломились, пошли мельчайшими паутинками по всей его и тут серо-дымчатой коже, когда он самую чуточку и словно в изумление приподнял кучные свои брови. И с тем созерцаемо на его лбу сдвинулось очелье, сейчас в отличие от тех же славян не являющейся обережной повязкой, а всего только бывшее головным убором. И сразу сам воздух, стоящий стеной дымчатой мари наполнился ароматом зимнего ветра, прелой листвы и горечью городского асфальта. В той глухой, тягучей пелене гася все звуки, не только пение птиц, говор людей, но и дыхание самого Позвизда, что и оставляя в звучание так лишь беспокойный скрежет шин о влажное асфальтное полотно…
Таким образом,