Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов
безучастно присутствовал при казни товарища.
Аббат Фор, желая скрыть от его глаз гильотину, поднял распятие, но Фрей оттолкнул его и с раздражением воскликнул:
– Оставьте меня в покое! Кажется, я заплатил за право на это зрелище!
Наконец наступил его черед. Когда его клали на плаху, он довольно внятно крикнул:
– До свидания, все «люди»!
Слово «люди» на жаргоне означает – негодяи, способные на преступление.
Господин Тайлор быстро увлек меня на угол улицы Вакери, где ожидало наше ландо, и мы отправились крупной рысью, в сопровождении конных жандармов. Мы должны следовать за фургоном, в который была брошена корзина с двумя обезглавленными трупами.
Скучная и нелепая прогулка! Утренние прохожие, встречая нас, должно быть, невольно задавали вопрос, что это за фургон паяцев, за которым следуют свадебное ландо и фиакры! Действительно, позади нас всегда следовали журналисты.
Это были до того скучные, до того банальные поездки, что каждый раз, – а на моей практике таких случаев было двадцать или двадцать пять, – мне казалось, будто постоянно одни и те же инциденты происходят на тех же самых местах, например, на Госпитальном бульваре с лошади непременно упадет жандарм, а перед мэрией 13-го округа обязательно будут разбиты базарные бараки.
Бросив беглый взгляд на мертвые головы, вынутые из корзины, мы спешили передать тела казненных чиновникам медицинской школы и уезжали, испытывая некоторую неприятную дрожь, точно после ночи, проведенной над покойником.
Раз двадцать или двадцать пять на обратном пути я неизменно заезжал на железнодорожный вокзал и спрашивал в буфете легкий утренний завтрак. Кажется, эта программа ни разу не была мной нарушена, и монотонность этих поездок, банальность всех деталей, в том числе завтрак на вокзале и плоские шутки агентов, сопровождавших меня, еще более увеличивали, если только это возможно, мое отвращение к гильотине.
Помню, вечером после всех этих треволнений, когда я, усталый и измученный, лег спать, долго не мог заснуть.
Конечно, это была не первая и не последняя из моих рассеявшихся социальных иллюзий, но, бесспорно, это была именно та, в которую человек, занимающий ответственный пост в сыскной полиции, должен твердо верить. Я спрашивал себя, к чему может служить эта бойня, лишенная всякого величия, и после того, как я видел всю кровавую процедуру так близко, я начал сомневаться, что наглядный пример может оказать какое-нибудь влияние.
Признаюсь, за восемь лет, проведенных мной на службе сыскной полиции, совсем немногие вопросы интересовали меня так, как этот, на изучение которого я потратил немало трудов и времени.
Вот почему теперь, после многолетнего опыта, я считаю своим долгом сказать прямо и категорически: нет, пример смертной казни ни к чему не ведет, и боязнь высшей кары не остановила ни одного преступника. Зато циничное остроумие и отвага тех, которые умеют без страха умереть на эшафоте, действуют иногда соблазнительно на некоторых негодяев, подстрекая их к обезьянству.
В сущности, гильотина