в пастухе.
Передо мной была нуждающаяся женщина – зрелое, восхитительное творение.
Я отступил назад, сделал глубокий вдох, какая-то часть моего сознания геройски пыталась вернуть мне контроль над собой, и Поппи неуверенно шагнула из кабинки, не сводя с меня глаз. Я позволил ей пройти мимо, но не потому, что хотел, чтобы она ушла или чтобы это искушение закончилось. Нет, я просто давал ей последний шанс на побег, и если она не собиралась им воспользоваться, то да поможет ей Бог, потому что я не мог больше бороться с желанием прикоснуться к ней, насладиться ее вкусом, и это, черт возьми, должно было произойти прямо сейчас.
Поппи сделала несколько шагов назад, пока не натолкнулась на кабинетный рояль, установленный под площадкой для церковного хора. Она по-прежнему молчала, но слова были лишними, потому что я мог прочитать ее мысли по языку ее тела, по дрожи, по судорожным вздохам, по мурашкам на ее коже. Она все еще кусала свою нижнюю губу, и мне захотелось самому прикусить ее, прикусить так сильно, чтобы она взвизгнула.
Я надвигался на нее, и она внимательно следила за каждым моим шагом, во взгляде читались голод и желание, которые я не только видел, а буквально мог почувствовать.
– Повернись, – велел я ей, и, черт возьми, она тут же подчинилась, повернувшись и положив руки на черное дерево. Она все еще сжимала бедра, когда я подошел к роялю и встал у нее за спиной. Проведя указательным пальцем вверх по ее руке к плечу, я почувствовал, как ее кожа покрывается мурашками.
– Так что же ты собиралась сказать в исповедальной кабинке? – спросил я тихим голосом. – И помни, что ложь – это грех.
Она задрожала.
– Я не могу произнести это. Не здесь. Не перед вами.
Я коснулся ее плеча. Она собрала волосы в свободный пучок, обнажив шею цвета слоновой кости, и я погладил ее, желая впитать трепет тела, каждый судорожный вдох. А затем надавил ладонью между ее лопаток и прижал Поппи лицом к отполированному дереву. Она была такой миниатюрной, что ей пришлось привстать на цыпочки, кожаные балетки слетели с пяток, а икроножные мышцы напряглись.
На ней была юбка-карандаш с высокой талией, и как только Поппи наклонилась, разрез поднялся достаточно высоко, чтобы обнажить узкую полоску розовой плоти.
– Поппи, – с угрозой в голосе спросил я, – ты явилась сюда без нижнего белья?
Я все еще прижимал ладонь к ее спине, лаская пальцами шею, и Поппи кивнула.
– Ты сделала это нарочно? – Пауза, потом еще один кивок.
Звук шлепка разнесся по всей церкви, и она подпрыгнула, когда моя ладонь опустилась на ее задницу. Затем Поппи застонала и толкнула свою попку назад.
Я остановился на одном ударе, хотя одному Богу известно, как мне хотелось продолжить. Вместо этого я провел рукой от ее плеча к бедру, ощутив округлость ее груди, вжатой в рояль, изгиб талии, упругую выпуклость ягодицы.
А затем повторил это обеими руками, позволив им опуститься к подолу ее юбки. Поппи прерывисто выдохнула,