ки случилось. Я решился, сделал шаг вперёд, стал на один шаг ближе к неизведанному. Неизведанному и страшному. На шаг ближе к смерти. Стоя на крыше девятого этажа и смотря вниз, я чувствовал сожаление за всё то, что совершил раннее, хотел извиниться перед каждым живым и мыслящим существом, но уже было поздно. Я начал процесс падения, в конце которого меня ожидало что-то. Суд Божий? Перерождение? Полая комната с кишащими в ней серыми тараканами? Вечная, безмерная и безмятежная Пустота? Небытие? Я не знал однозначного ответа. Да и мне было всё равно, оставаться в этом мире я больше не собирался.
Сделав шаг вперёд, и задержав дыхание, я почувствовал, как масса тела на оставшейся опорной ноге идёт вслед за первой, и как повеял лёгкий северный ветерок, поглаживая на прощание мои волосы. Закрыв глаза и подавшись вперёд, я обозначил точку невозврата. Ощутив порыв гравитации на себе, рефлекторно открыл глаза. Девять этажей бетонного покрытия жилого дома сопровождало меня в пучину жизненной скорби и боли до самого асфальта. Девять этажей смерти.
Каждый человек, так или иначе за всю жизнь задавался этим вопросом: «Что ждёт после смерти?» Порой они находят этот ответ для себя в религии или философии, дающее им столь желанное успокоение, порой не находят вовсе, так и прожив этот цикл медленного разложения ни разу не задумавшись об этом. Мне было суждено узнать ответ через несколько секунд. Грустно осознавать, что именно так закончиться моя жизнь, моё существование, моё бытие. Не на полях сражений, не скорчившись у мусорных баков в зловонном и тёмном переулке, истекая кровью от удара ножом грабителя в брюхо, и даже не лёжа в кровати, в окружении детей и внуков. Судьба распорядилась иначе. Я распорядился иначе, и теперь караю себя во всех смыслах, подобно грешнику, внезапно осознавшему свою никчёмность мировосприятия. А впереди меня ожидали девять этажей предсмертной агонии.
Девять этажей молчаливого падения. Девять этажей скитания в воспоминаниях. Девять кругов Ада.
Ранее я слышал мнение о том, что перед смертью, у человека вся жизнь проноситься перед глазами. Никогда не верил в данное предположение. Длилось это до тех пор, пока сам не обнаружил себя падающим прямиком в объятия смерти. Падая, перед моим взором, словно на льду, проскакивали десятки фрагментов из прошлого, будто огромное зеркало души и пережитого опыта, разбитое на тысячи острых и звенящих осколков самой судьбой. Без жалости и сожаления. Моё тело находилось на уровне окон девятого этажа, когда я лицезрел первое воспоминание.
Глава 1. Девятый этаж
Рождение. Мать. Отец. Река. Библия. Харон. Молитвы. Покаяние. Крик. Слёзы. Розги. Ученье. Знание. Цикл. Скорбь.
0,030 секунд с момента падения. Я помню первобытный интерес и жажду знаний. Я помню скорбь и тщетность состраданий.
Я помню опустошение. Что известно об опустошении? Что оно разъедает душу человека изнутри, поглощая все жизненные соки и оставляя лишь сосуд из мяса, костей и кожи. Депрессия, апатия не идут ни в какое сравнение с духовным опустошением. Оно выворачивает всё твоё нутро наизнанку, обращая в пепел все твои начинания, цели, мечты, убеждения и понимания о чём-либо, что для тебя когда-то значило. Оно разрастается постепенно, периодически даёт о себе знать на протяжении всей жизни.
Началось всё с религиозных догм и ежедневных проповедей моей матери. Это первое что я помню после своего рождения, связанное с матерью. Что было до рождения не помню. Мать всегда отвечала на этот вопрос одинаково – «Это праведное забвение, сынок. Оно ниспослано нам Богом». Помню, как она внушала маленькому мне о Первородном грехе всех людей, о Рае и Аде, о всемогуществе Господа, а также о том, что мне предначертано стать священником. Тогда я ещё не осознавал, что всё это значит, но уже ощущал густой ком во рту от этих слов. Она нередко напоминала мне об опасности окружающего мира и людских душах, связанных оковами инфернального пламени, созданного Сатаной и разрастающегося внутри каждого, начиная с рождения.
Отдельно стоит упомянуть Библию. Святое собрание древних писаний, скомпонованных в толстую книгу, массы и твёрдости обложки которой с лихвой хватало для нанесения побоев, оставляющих синяки и ссадины не детские, но священные. Тексты из Библии стали мне заменой любой басни на ночь от матери. Так она хотела подстегнуть у меня желание трактовать всё написанное в ней окружающим, как и подобает праведному христианину. Строки, насильно вдолбленные матерью в мою голову с пелёнок.
Бзик. Бзик. Бзик.
*Блажен, кто верует, – легко тому на свете.
Он верит, что не он за жизнь свою в ответе,
Что где-то есть всевидящий Творец,
Который знает всё, начало и конец*
С каждым прожитым годом, узнавая эту реальность всё больше, я внушал себе, что становлюсь лучше, значимей и самобытней чем вчера. Таким образом мыслить научил меня отец. И это было именно то, что шестилетнему мне было нужно. Поощрение в моей любознательности.
Став чуть старше, из обоих вариантов я предпочитал проводить больше времени с отцом в те моменты, когда он не уезжал в командировки, ведь помимо него, друзей