не так интересно, да и не важно совсем. Дети из другого мира… назовём их "маслята", чтобы не путать с просто детьми. Сам Адик их словами никак не называл. Маслята скоро заметили, что они – самые светлые, мягкие и правильные. Но, так как они были слишком скромные и наивные, они приняли мысленную доктрину – «Мы можем и не видеть их настоящие цвета, вдруг их кожа или наши глаза меняют истинный цвет? Ведь может оказаться так, что мы не лучше их. Честно хвалим себя за эту аккуратную мысль, но не считаем себя лучше, мы можем ошибаться». Маслята пока не научились говорить. Всё это они заключили в образ и сохранили у себя внутри. Теперь они просто верят в то, что это правильно. Верят, но не знают этого. Что бы заключить веру в знание, нужны слова, а они не знают нужных слов.
Длинным днём, они видят во снах возможности сделать детей такими же, как они – светлыми и такими же маслеными. Ведь самих масля сколько не режь, сколько не протыкай мягкое сердце, таких вечно свежих, вечно незаплесневевших тел. Раны их затекут и исчезнут, а дети убегут, с плавящимся в груди ножом недоубийцы, в своём бессмертном сердце в свой смертный дом и всё пройдёт. Так же правда лучше, чем просто умереть, оставив вместо себя черную плесень сомнения?
Адик открыл глаза. Он опять задумался, о чем-то не совсем непонятном даже ему. В то время, пока другие дети во время обеда делали из корок хлеба пистолеты и стрелялись. Справа раздался резкий звук, как из-за другой стороны аквариума. Он звучал, как взрыв баллона газа, в чьём-то доме из новостей. Это был просто крик другого ребёнка, прямо за плечом Адика. Испугавшись, Адик обернулся и увидел направленный в него черный пистолет из ржаного хлеба. Тут он услышал смысл слова: «убит!»
Через пару игр с друзьями, его забрала мама.
На улице тяжёлый, серный воздух. Чёрный талый снег и облупившиеся серой костью, жёлтые дома. Адик с мамой ехали домой в тёплом такси. Папа опять не смог забрать их. Он ведь пожарник, опять дом загорелся. Людей спасает, значит. Тут Адик вспомнил недавний обед, в голове закричало слово «убит!». Он знал, что такое смерть из некоторых мультиков, фильмов и рассказов друзей папы. Он её не боялся, ведь считал, что понимал её. Но тут ему стало почти страшно, и он спросил:
– Мам, а ты будешь жить долго?
– Да, конечно, сыночек.
– Точно-точно?
– Точно-точно.
– Правда-правда?
– Правда-правда.
– Так и будет.
На самом деле его отец лежал на квартире у друзей, в пьяном, чёрном сне.
Долгий день закончился, подобно бутылке водки, рождая печаль и жажду повтора. Не было мрачных туч и раскатов грома, как это часто бывает в сказках. Не было всплеска безумия, как это случается в фантастических рассказах. То, что случилось, проявлялось во всем. Во всех смыслах, всех слов, светлого мира Адика. В жилы крепкого фундамента горячей веры – влили холодное, серое уныние яда. Разрывающего ледяными кристаллами её фундамент. Теперь оно вечно, как "я" в представлении самого себя. Его можно усыпить, но нельзя убить.
В